Запретный район - Майкл Маршалл Смит

Вот я и убрался оттуда. Я не покончил самоубийством, хотя не раз стоял, весь дрожа, с розочкой из разбитой бутылки в руке. Я просто на некоторое время закрылся, а когда открылся снова, я уже был другим. Я нашел себе другую сущность, я стал кем-то иным. Вы с ним встречались.

Прошел целый год, прежде чем я отправился обратно в Джимленд, а когда отправился, то имел на это веские причины. Подруга одного моего друга вдруг начала видеть страшные кошмары, кошмары, которые ее попросту медленно убивали. И в этих кошмарных снах она все время видела мужчину, который был очень похож на Рейфа.

Вот так оно и началось. Я провел еще один год, пытаясь залатать, исправить то, что творил с Джимлендом Рейф, но не мог за ним угнаться. Он к тому времени совсем рехнулся, он будил и поднимал многочисленные Нечто, он делал их сильнее, он гадил в людские потоки и в конечном итоге убивал их. Просто ради собственного удовольствия. От нечего делать.

Он был так же потерян, как и я, но он был до краев заполнен Джимлендом, и он убил моего друга точно так же, как прежде ребенок Рэйчел убил его ребенка. Тот Рейф, которого я знал раньше, никогда не дошел бы до того, чтобы насобачиться пробивать, взрывать изнутри череп человека собственным кулаком. Чем больше времени я проводил в Джимленде, пытаясь противостоять ему, тем хуже становился сам и тем больше я его ненавидел, и когда он решил попробовать все это раз и навсегда разрушить, развалить стену, разделяющую Джимленд и Город, я вскочил в седло и бросился в бой.

Мы с Джи нашли его и убили. Разница между мирами, завершение двадцати проведенных вместе лет, конец всему – все это нашло свое окончание в грязной комнате в будущем и в омерзительной ненависти друг к другу двоих людей, которые слишком испоганились, чтобы жить дальше. Курок спустил Джи, но это лишь техническая подробность. На самом деле на спуск нажал я и почувствовал при этом прилив дикой радости.

И после многих лет шатаний по Городу, где я занимался вылавливанием всех этих Нечто, которые все еще свободно разгуливали вокруг, несмотря на то что с момента смерти Рейфа прошло восемь лет, я нашел эту тропу в лесу и обнаружил, что эти Нечто были далеко не все, для кого он никогда не умирал.

Искажения, происшедшие в Джимленде, те самые, что так ударили по Элкленду, то Нечто, которое убило Беллрипа, точно следуя гнусной методике Рейфа, неясная фигура, что задавала нам вопросы в Красном и стреляла в меня в Ройле, весь этот кошмар – все это был я сам. Я сам это проделал.

Когда я был в нескольких ярдах от этой фигуры, то остановился на секунду, а потом сделал более осторожный шаг вперед. Пальто было точно таким, каким я его помнил, и волосы, и поза, все. Это был Рейф.

Потом он медленно обернулся. На загорелый лоб упал локон темных волос, его лицо выглядело усталым. Глаза тоже казались усталыми, усталыми, но живыми, как это с ними было всегда, и на сей раз у меня не хватило сил сдержать слезы, которые так и старались вырваться наружу, распирая голову изнутри. Я вытер лицо рукавом, чтобы слезы не застилали мне глаза, я хотел отчетливо видеть своего друга. Это лицо.

Я попытался улыбнуться, и он улыбнулся мне в ответ, и его улыбка была той же самой. Это была улыбка, которая была у него всегда, с тех времен, когда мы были маленькими мальчиками и сидели на скамейке возле кабинета директора – четыреста лет назад. Она была точно такая, какой я ее тогда запомнил.

Так оно и должно было быть. Потому что это было именно так, как оно было, как я это запомнил. В конце я стал более сильным сновидцем, достаточно сильным, чтобы притащить своего монстра обратно в жизнь, чтобы в конце концов взглянуть ему прямо в лицо.

Все еще мягко улыбаясь, Рейф мотнул головой в сторону стены, и я осторожно шагнул вперед и встал рядом с ним. Так мы и стояли, плечом к плечу, и смотрели сквозь прозрачную мембрану, смотрели в сентябрьский день 1994 года, на дом на тенистой улице. Открылась дверь, и мы вышли оттуда, такие юные, но гораздо более похожие на самих себя. Мы остановились на дорожке, и мама с папой вышли на крыльцо, чтобы помахать нам, они еще не знали, что больше никогда меня не увидят.

Я очень ясно видел их лица, а они стояли рука об руку на крыльце, в унисон махали нам руками, и я тоже поднял руку и помахал им в ответ. Рейф тоже им помахал, и при этом я тихонько прошептал сам себе все то, что никогда не нашел случая им сказать. Это, конечно, было совсем не то, но это было самое лучшее, на что я был способен.

Они перестали махать, папа повернулся к маме и что-то ей сказал, отчего она засмеялась, и они ушли в дом. Вот и вся память о них, которую я сохранил навсегда, такая вот картинка. Хорошая картинка, взгляд в последний день, который я был с ними, и я рад, что в тот день они чувствовали себя счастливыми.

Когда дверь затворилась, я обернулся к Рейфу, и мы долго смотрели друг на друга, вроде как взвешивая последний шанс на удачный исход нашего предприятия.

Потому что Рейф был мертв, мертв повсюду, исключая меня самого. Он сидел у меня внутри, и я сохранял его живым все эти годы, проклиная его, ненавидя его, пока поддерживающие колонны моей памяти не ослабли настолько, что ничего уже не могли поддерживать. Свет жизни светит нам с самого рождения, а я по дороге так много растерял, что годами торчал в полумраке, изолированный ото всех, одинокий, тогда как тот человек, которым я когда-то был, топотал и неистовствовал, закрывая мне свет и отравляя солнечные лучи. Мир больше не мог до меня дотянуться, и мое прошлое стало всем, что у меня осталось, и с этим прошлым я уже ничего не мог поделать, не мог вернуться в него и измениться.

Все, что ты сделал, все, что ты видел, все, чем ты стал, остается при тебе. Ты не можешь вернуться назад, ты можешь только двигаться дальше вперед, и если ты не возьмешь всего себя с собой, ты больше никогда не увидишь солнце.

Я неуклюже подался вперед и обнял его обеими руками, и почувствовал, как он подался мне навстречу и тоже обнял меня. Однажды нам приходится расплачиваться за все, и мы знали и понимали это, и обнимались, стоя возле стены, положив головы друг другу на плечи, и плакали, проливая слезы на пальто друг друга. Мы обнимались как друзья, какими мы были когда-то, как друзья, которыми должны были оставаться, мы оплакивали время прошедшее и время потерянное. Мы чуть отстранились друг от друга на секунду и неуверенно засмеялись, просто довольные, что снова смотрим в лицо друг другу, а потом обнялись в последний раз. И когда я открыл глаза, его уже не было.

Через какое-то время я уже медленно брел назад по тропинке между деревьями. Я не собирался никогда больше сюда возвращаться, так что не спешил, без конца напоминая себе, кто был этот человек. Между деревьями по-прежнему ничего не было, но лес теперь выглядел иначе. Здесь больше не было пустоты, но было пространство, а любое пространство всегда можно чем-то заполнить.

В конце концов я оказался в Джимленде. Я не стал заниматься поисками тела Джи. Я знал, что никогда его не найду, и гадал только, сколько времени ему пришлось ходить, чтобы найти тот многоквартирный дом, в котором я жил ребенком, и что произошло с ним после того, как он поговорил со мной. Я вернулся обратно на старую площадь и снова постоял там минутку, вспоминая, и в первый раз мне было хорошо, когда я вспоминал те дни.