Запретный район - Майкл Маршалл Смит

Мы с Рейфом несколько лет пытались проделать такое то так, то эдак. Мы испробовали разные упражнения по концентрации внимания, мы старались воображать, мысленно что-то себе представлять. Ничто не срабатывало, мы утратили первоначальный интерес, и исходная идея зачадила и угасла.

Теперь-то я уже понимаю, что наши пути начали расходиться уже тогда, что перед тем, как все это произошло, узы, которые удерживали нас вместе, уже начали рваться. Набранный и накопленный вместе опыт и детская дружба могут завести вас очень далеко, но они не в силах противостоять остальному миру, они даже вам самим не могут противостоять.

Ко времени окончания колледжа я уже был вполне взрослым мальчиком. И более грустным мальчиком. Я вернулся домой и некоторое время жил с родителями, пока пытался разобраться в себе, придумать, чем буду заниматься в этой жизни. Рэйчел пока что оставалась в колледже, продолжала обучение, хотела получить степень магистра.

С Рэйчел я познакомился, еще только поступив в колледж, в первом семестре, и мы полюбили друг друга. Все было очень просто и очень чудесно. Мы с нею не спешили, старались медленно узнавать друг друга, словно в силу какой-то интуиции знали, что это самый лучший способ сблизиться. Прошло много месяцев, прежде чем неизбежное случилось, но когда это произошло, мы тут же забросили всех своих прежних друзей и приятелей.

Когда вы хотите сказать, что кого-то любите, как вы это делаете? Лично я могу припомнить так много случаев, так много мгновенных, отрывочных картин. Вот мы сидим на верхней палубе автобуса, поворачиваемся и улыбаемся друг другу, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Или оказываемся в хорошо протопленной комнате темным зимним вечером, а в углу зелеными огоньками светится стереосистема, а в окно пробиваются полосы белесого света уличных фонарей. Или идем куда-то, и моя рука обнимает ее за плечи, ощущая их округлость, и я чувствую ее тело, крепко прижимающееся к моему, когда мы сворачиваем за угол. Или сидим за разными столами в аудитории и вдруг одновременно поворачиваемся и улыбаемся, демонстрируя друг другу, что мы по-прежнему здесь, рядом. Или вот я лежу в постели позади нее, а она прижимает рукой мою ладонь к своей груди, и я прислушиваюсь к ее дыханию.

Любой может перечислить все скверные случаи своей жизни, но как рассказать обо всех хороших? Я могу что-то вспомнить и рассказать, но я не могу заставить вас это увидеть. Я могу прислать вам открытку, но вы же не можете приехать и пожить со мной.

Я любил ее. И по-прежнему люблю. И всегда буду любить.

Все пошло вразнос в последний год нашего обучения в колледже. Рэйчел была очень привлекательная девушка, самая красивая из всех, что у меня были. К сожалению, другие тоже это замечали. Я же пока что чувствовал себя не слишком уверенно и все время был занят. И теперь мы не слишком часто обменивались взглядами и обнимались уже не так крепко.

Мы оба совершали ошибки, оба нередко проводили вечера и даже ночи с кем-то еще, когда кто-то другой завладевал нашими телами, кто-то другой брал то, что оказывалось прямо перед ним, и потом, наутро, не помнил, что и как это было. Но мы по-прежнему сильно любили друг друга и оставались вместе, заделывая прорехи в наших отношениях, перевязывая раны, поправляя и поддерживая прежнее, но возвратить все к былому, сами знаете, невозможно. Можно, конечно, прикрывать все эти бреши и трещины пустыми разговорами и обещаниями, извинениями и твердыми намерениями, всякими там доводами и слезами, но как бы ни был прозрачен и невидим клей, скрепляющий прежние отношения, как бы он ни был прочен, это все равно только клей. А под ним все те же бреши и трещины.

Когда я уехал, стало еще хуже. К тому времени я все еще чувствовал себя непрочно, неустойчиво, мне то и дело требовалось куда-то ехать, во что-то верить. Мне нужен был кто-нибудь, кто выдернул бы меня из этого состояния, но никто не в силах был это сделать, потому что я слишком уж ушел в себя. Я оказался в ловушке, меня словно бы пригвоздило к земле, и я знал, что Рейф чувствует себя точно так же. В этом были виноваты не женщины – ни одна его не обидела, не причинила ему вреда, но и ему не позволила обидеть себя. Его обидел окружающий мир, который так усиленно старался вбить его в землю, унизить, заклевать. Мир уже приготовил для него некую узкую щель, и по мере того, как все его начинания кончались крахом, все упорнее загонял его в эту щель.

Я помню, как мы вместе проводили время, все эти темные ночи, занятые поисками чего-то внутри самих себя. Мы еще разговаривали, мы еще иной раз вспоминали о нашем намерении создать рок-группу, но теперь уже знали, что никогда ее не создадим. Гитары, которые когда-то должны были стать талисманами наших успехов, теперь превратились в символы неудачи, когда мы поняли, как оно теперь будет на самом деле, осознали, что через двадцать лет мы однажды займемся приборкой наших чердаков и наткнемся на эти инструменты, валяющиеся в пыли и совершенно забытые.

Это может показаться мелочью, не заслуживающей внимания, и мы никогда не обсуждали это между собой, но отдавали себе отчет, что это поворот к худшему в нашей дружбе, предательство мечты, в которую раньше мы оба так искренне верили. Мы стали друг для друга живым свидетельством, живым подтверждением того факта, что все в жизни оборачивается совсем не так, как мы думали. Пока ты ребенок, мир к тебе относится снисходительно, разрешает тебе полеты воображения, даже поощряет твое ощущение особости, избранности. Но рано или поздно все подобные привилегии и послабления куда-то уходят, исчезают, и все, что у тебя остается, – это лишь оглушающая горечь от понимания, что ты такой же, как и все остальные.

Раньше у нас с ним были общие потребности, общее неприятие всего, что нас окружало. Нам был нужен фильм, в котором мы играли бы главные роли, нам были нужны многочисленные Сигурни Уивер[12], чтоб они сражались на нашей стороне, пока мы обороняем и прикрываем последний мост в вечно длящейся последней серии этого фильма. Эту нашу потребность усиливали годы растущего понимания происходящего вокруг, усиливал и импульс дружбы, которая, тем не менее, разваливалась под воздействием сплошных разочарований, и в конце концов, думаю, именно эта потребность дала нам силы добиться того, что нам не удавалось заполучить прежде.

Это и кое-что еще.

Обвал произошел, когда я был на каникулах, или сразу после них. Один мой однокурсник собирался жениться, свадьба должна была состояться в Нью-Йорке, и я отправился через Атлантику, дабы проводить его в мир супружеского блаженства.

Время я там проводил просто замечательно. Я дал себе полную волю, пустился во все тяжкие, чего, кажется, никогда не мог себе позволить в Англии. Дома я все время ощущал себя зажатым в паутине фактов и обычаев, традиций и общепринятых норм, шагал теми же путями, думал те же мысли, без конца латал и снова терзал ту же любовь, снова, снова, снова. Поехав на эту свадьбу, я на некоторое время вырвался из этих тенет, и, несмотря на все, что потом произошло, я рад, что туда поехал, потому что это было в последний раз, когда я чувствовал себя реальным человеком.