Небеса нашей нежности - Анна Велозо

– Где же вы прятали такое сокровище? – обратилась она к Ришару и Иветт. – Средиземноморский Адонис, ростом подобный тевтонцу. Я-то всегда думала, что бразильцы – темнокожие гномы.

Антонио рассмеялся. Она ему нравилась, эта дерзкая Марлен.

– Я так и подумала, что он придется тебе по вкусу, – подмигнула Иветт.

– Значит, мне непременно нужно отправиться в Бразилию! – воскликнула Марлен.

Антонио не привык к подобным фривольным разговорам и немного смутился оттого, что его оценивают, точно неодушевленный предмет. Впрочем, какая разница? Скорее всего, он больше никогда не увидит эту женщину, а в ее бесстыдстве был свой шарм. К тому же в Париже 1928 года считалось хорошим тоном изредка отпускать шутливые непристойные замечания во время беседы.

– Должен предупредить вас: там обитает множество низкорослых мужчин с огромными черными бородами, – поддержал ее шутку Антонио.

Марлен притворно ужаснулась.

– Тебе все равно не стоит ехать в Рио, – добавила Эдит. – Мы прямо сейчас отправимся на шоу, о котором писали в газете, мол, «зрителей ждет сказочное путешествие в тропики, спектакль, пронизанный южноамериканским темпераментом».

– Вот и отлично. Все равно мне не хватило бы денег на эту поездку, – улыбнулась Марлен.

То, что люди без тени стыда говорят о деньгах, тоже стало для Антонио в новинку. В Рио никто так не поступал, и раньше, в начале двадцатых годов, эта тема в Париже тоже оставалась своего рода табу. Если у кого-то не было денег, он притворялся, будто они есть.

За такими разговорами друзья просидели в ресторане еще с полчаса, а потом отправились в варьете. Они пошли пешком: вечер выдался теплый. По дороге все менялись местами, так что Антонио сперва шел рядом с Марлен, затем – с Ришаром и, наконец, рядом с Жаком. Жак за весь вечер не произнес ни слова.

– Что с тобой? – спросил его Антонио. – Какая муха тебя укусила?

– Да ничего. Я просто терпеть не могу эту немку Марлен.

– Я думал, она из Эльзаса.

– Какая разница!

Антонио хотел спросить, что он имеет в виду, но на улице было много прохожих, и Антонио опять оттеснили в сторону.

Они пришли в варьете незадолго до начала шоу, сдали пальто и шляпы в гардероб и, усевшись за столиком, заказали шампанского. Антонио и Иветт закурили сигареты, Марлен – сигариллу, когда на сцену вышел конферансье и объявил первый номер. Программа была традиционной, наверное, такие же артисты выступали тут лет двадцать назад: силачи и уродцы, например, очень толстая женщина в неглиже, акробаты и метатели ножей. Извивались в чувственном танце танцовщицы в «пелене греха».

Разговор за столом продолжался, программа выступлений никого не интересовала. Антонио чувствовал, что чем больше он пьет, тем больше ему нравится Марлен. Они в основном говорили только друг с другом, и девушка все чаще опускала ладонь Антонио на запястье или словно невзначай касалась его колена. Он поймал себя на том, что ничего не имет против этого. Антонио уже давно не флиртовал, а в этой девушке было что-то неотразимое. Умная, уверенная в себе и красивая – изумительное сочетание. Другие люди за столом наблюдали за их флиртом со смешанными чувствами. Ришар и Иветт гордились тем, что их сводничество принесло плоды, а Жак и Эдит наблюдали за «иностранцами» с легким недовольством, считая «немку» слишком развязной, а бразильца чересчур падким на ее внимание. Вседозволенность вседозволенностью, но нельзя же так вести себя на людях. Однако, прежде чем их ласки стали совсем уж непристойными, началось выступление бразильской певицы, и Антонио сразу же оставил Марлен в покое. С открытым ртом он уставился на сцену. Антонио знал эту девушку. Он уже видел ее раньше, только не помнил где. Должно быть, в Рио. И он знал эту музыку. Девушка, танцуя, пела ту самую песню с прошлогоднего карнавала. Эта песня, зажигательная самба, всколыхнула в нем воспоминания о темном переулке в центре города, где они с Каро занимались любовью в ночь карнавала. Антонио чуть не расплакался, так явственно он вспомнил возлюбленную, так больно ему было оттого, что он больше никогда ее не обнимет.

– Ностальгия? – Марлен насмешливо приподняла брови.

Но на этот раз Антонио не смог парировать с должным сарказмом.

Кивнув, он извинился и вышел на улицу, чтобы прийти в себя и не слушать эту песню.

Бель танцевала и пела свой старый хит «Frutas Doces». Тут его никто не знал, но парижской публике он понравился. Другая танцовщица продемонстрировала ей вырезку из газеты и взволнованно указала на строчку, которую Бель, конечно, не смогла прочитать. Она поняла только слова «Bel de Nuit», Ночная Красавица. Раз ее сценический псевдоним упоминался в газете, должно быть, критикам она понравилась. Что ж, неплохо для начала. Вот уже три недели она выступала в этом второсортном варьете, но дела шли неплохо. Начальник платил ей каждую неделю, а главное, вовремя. Она работала с приятными людьми. Шоу пользовалось успехом: по выходным приходило много посетителей, особенно после той статьи в газете. Погода стала лучше, а дни – длиннее. Теперь темнело не в четыре, а в шесть. Один из акробатов, русский по имени Владимир, на языке жестов дал ей понять, что в середине лета в Париже сумерки сгущаются только в десять часов, но, должно быть, она неверно поняла его пантомиму. В десять? Это невозможно! Бель все еще очень плохо говорила по-французски, в то время как Августо делал успехи в изучении языка. Он не только не стеснялся использовать те слова, которые знал, но и больше общался с французами. Бель разговаривала только со своими сотрудниками, а те приехали в Париж бог весть откуда и часто сами плохо говорили по-французски. Августо же с утра до вечера бегал по городу, занимаясь любимым делом – «организацией». Ей нужно заменить ананас из папье-маше на шляпке? «Я все сделаю и организую тебе новый». Ей захотелось рагу с бобами? «Не проблема, родная, я организую нам feijao preto, черные бобы». Ей нужен был парикмахер, способный справиться с буйной копной ее волос? «Любимая, я организую тебе визит к лучшему парикмахеру во всем Париже. Работа с чернокожими – его конек». И Августо всегда держал слово. Его талант к «организации» поражал воображение. Не случалось ничего, с чем Августо не справился бы.

Ни одно желание Бель не казалось ему трудновыполнимым. Он очень помогал ей. И только в роли супруга Бель с трудом могла его принять. Августо в ее глазах оставался очень хорошим другом. Она любила его как брата. Но как мужчину? Бель была вынуждена признать, что вообще не испытывает влечения к мужчинам. После той ночи в «Касабланке» она презирала весь мужской род, вернее, тех, кого она вообще воспринимала как мужчин. Августо к ним не относился, как и ее отец. И сколь бы соблазнительны ни были ее позы на сцене, они оставались неискренними. В отличие от того злосчастного дня, когда Бель пользовалась своими чарами, поскольку ей нравилась реакция мужчин, сейчас она соблазняла, потому что хорошо выучила движения, приводившие публику в восторг. Она не испытывала триумфа, не чувствовала своей власти над мужчинами. Ей было безразлично, возбуждает она их или нет. Бель покачивала бедрами и выставляла грудь вперед, потому что того требовала хореография, а не из-за того, что ей этого хотелось. Она предполагала, что зрители это почувствуют, но нет. «Глупцы они все», – думала Бель. И чем больше она их презирала, тем больше им нравилась.