Избранник Ворона - Дмитрий Вересов

«Это не здесь и не со мной, — промелькнуло в сознании Нила. — Это Кафка пополам с Ионеско, а я лишь зритель в зале экзистенциального абсурда…»

<Для посвященных этот театр абсурда не так уж и абсурден, тем более что объектом разработки был не только Нил, но и Асуров, показавшийся шефу весьма перспективным. К группе, занимавшейся Евсеевым и Бриллиантом, лысый Костя никакого касательства не имел, зато Нила разрабатывал давно, причем сразу в двух аспектах во первых как жильца квартиры, чрезвычайно интересной для органов, во-вторых — как человека, по роду занятий имеющего плотные контакты с иностранцами. А тут еще мадемуазель Дерьян, особа крайне завлекательная с точки зрения госбезопасности. Наковыряв на Нила обстоятельное досье, он поучил наконец «добро» начальства на привлечение гр. Баренцева Н. Р. к агентурной работе. Но тут как раз произошла роковая незадача с Линдой, и жизнь внесла в стандартную гэбистскую схему несколько нестандартных корректив (Прим. Т. Захаржевской)>

— Хотелось бы уточнить, в чем же это сокрытие выражалось, — тоном театрального критика произнес он.

— А в том, что ты вывез подальше от места преступления орудие убийства и похищенные у министра ценности, скорее всего, деньги, тем самым дав преступнице возможность беспрепятственно пройти контроль в аэропорту и скрыться, за что и получил свою долю награбленного, — совсем другим тоном пояснил Асуров. — К сожалению, у тебя нет справки, подтверждающей, что ты идиот, ибо только идиот мог не догадаться, что дело здесь нечисто… Такие вот дела, дорогой. Так что хочешь не хочешь, а на агентурную работу подписаться придется. Получишь удовольствие, обещаю.

— Слушай, гражданин майор, а еще водочки не найдется?

* * *

— Ну, как там наш подопечный?

Евгений Николаевич полулежал на диванчике в расстегнутом мундире, закинув ноги в сверкающих полуботинках на соседнее кресло.

— Выпил две рюмочки — и с копыт, — без особой приязни отозвался вошедший Асуров. — Присадка, я надеюсь, безвредная?

— Абсолютно, — заверил генерал. — Я и сам иногда… когда не спится.

— Вы бы сняли мундир, подполковник, — сказал Асуров. — Маскарад окончен. Или жаль расставаться с большими звездами?

— Отчасти жаль, но больше лень. Утомили перевоплощения, знаете ли…

Евгений Николаевич, не вставая, принялся вылезать из мундира.

— Остаюсь при мнении, что затея ваша безнадежна, — решительно заявил Асуров. — Если вы полагаете, что Шеров его не раскусит с первого взгляда… Профукаем перспективного кадра — и все.

— Это не вам решать, майор, — оборвал его Евгений Николаевич. — И не мне. Начальству виднее, а нам исполнять. К тому же вы не посвящены в некоторые… нюансы. Полагаю, вашему новому приятелю ничего не угрожает, так что не надо бить копытом.

— Вы, подполковник, по-французски понимаете? — неожиданно спросил Асуров.

— Ну, не то, чтобы… На уровне «лямур-тужур».

— Этого вполне достаточно.

— Достаточно для чего?

— А вы послушайте.

Асуров раскрыл ящик полированного комода, достал оттуда кассетный японский диктофон, поставил на стол, нажал кнопку. Тихо зазвучал взволнованный женский голос.

— «Ах, Жанин, я здорова — и я больна. Больна сладким и мучительным недугом любви…» — начал переводить Асуров.

— Понятно. Дальше можете не крутить.

— Влюблена, как мартовская кошечка… Надеюсь, вас ознакомили с моей аналитической запиской, и мне нет надобности объяснять, в какие круги мы можем внедриться через эту Дерьян, — сказал Асуров, остановив пленку. — Вы, московские, к начальству ближе, попробовали бы все-таки объяснить им, что тут дела поважнее их аппаратных игр…

— В данный период важнее аппаратных игр нет ничего, — возразил Евгений Николаевич. — Вы же не обыватель с улицы, прекрасно знаете, что Глав-папа до конца года не дотянет. Именно сейчас решается — кто кого. И не исключено, что с помощью нашей пешки, — Евгений Николаевич кивнул в сторону стены, за которой спал Нил, — будет сожран не один король.

— Как бы нас с вами не сожрали… — с сомнением проговорил Асуров. — Заодно с вашим королем.

«Зигги, любимый мой!

Раз ты держишь это письмо в руках — значит, моя последняя гастроль завершена. Так что, поздравляю с обретенной свободой. Надеюсь, выстрел в сердце не сильно попортил мой портрет, и на нашем последнем свидании я была презентабельна. Досадно было бы уйти в вечность с перекошенной физиономией.

Поступить иначе я не могла. Весь год перед глазами неотступно стоит его лицо в тот последний миг, белое, с безумными глазами, с распяленным ртом, в ушах не умолкает его крик и грохот выстрела. Надеялась, что это как-то сгладится, приглохнет со временем — но нет. Не получается.

Мишу мы подцепили в Ростове. Приятель Ринго, мелкий катала, попросил помочь вправить мозги одному бестолковому студенту, не понимающему, что карточные долги надо возвращать. Разговор со студентом закончился тем, что Ринго перевел его долг на себя, расплатился и даже открыл этому чудаку долгосрочный кредит.

Миша был веселый, беззаботный херувимчик, привыкший ни в чем себе не отказывать и совершенно не способный думать о завтрашнем дне. Богатый дядя, министр химической промышленности Абхазии — представляешь, там есть химическая промышленность! — каждый месяц высылал ему по пятьсот рублей. Поначалу этого хватало, но скоро Миша освоился в городе и вошел во вкус. Кабаки, карты, девочки… Мы были щедры, он отвечал нам любовью и щенячьей преданностью. Идиллия длилась несколько месяцев, а потом Ринго объявил, что пришло время платить по счетам, и назвал сумму. С Мишей случилась истерика, и тогда пришлось вывезти нашего подопечного в укромное место и заняться лечением его нервишек. Строгая диета, интенсивная психотерапия, несколько сеансов «лечебной физкультуры» — и он у нас стал как новенький. Написал дорогому дяде, что жив-здоров, отъехал с друзьями в строительный отряд и в ближайшее время рассчитывает наведаться домой.

Сам Ринго в Сухуми появиться не мог, его там знали слишком многие и далеко не все вспоминали с любовью. Впрочем, нам в любом случае следовало разделиться — Миша должен был знать, что если он вздумает фокусничать и сдаст могущественному дяде и его ментовским корешам одного из нас, останется второй, который его из-под земли достанет. Поэтому в Сухуми поехала я. Имея рекомендательные письма от Ринго, я быстро устроилась, наладила кое-какие контакты, провела разведку на местности. К концу июля на Мише зажили все следы нашего лечения, и Ринго доставил его в Феодосию и передал с рук на руки мне. Мы должны были отплыть в Сухуми на том же теплоходе, на котором я приехала в Крым.

Тебя я заметила издалека в компании невидной из себя сопревшей барышни, тут же сделала круглые глаза, оттащила Мишу за кустики, велела срочно взять еще один билет и ждать нас на пароходе, но ни в коем случае к нам не приближаться и не подавать виду, что он меня знает. Пришлось шепнуть ему, что ты — «контролер» от Ринго и хладнокровно пришьешь обоих, если что-то пойдет не так. Он, бедный, рванул во все лопатки. Поверь, я не стремилась создать тебе такую рекламу, но очень уж не хотелось, чтобы он болтался у нас под ногами. Ведь я так истосковалась по тебе, единственному светлому лучику в моей непутевой жизни, и как чувствовала, что больше нам не дано будет свидеться…