Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

Мунин прикрыл глаза, вспоминая слова Андрея Первозванного:

«Диво видел я в славянской земле на пути своём сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студёною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, а не мученье».

– У тебя хорошая память, – заметила Ева.

– На том стои́м! – гордо подтвердил Мунин и приложился к стакану. – Историку с плохой памятью в профессии делать нечего.

– Ты на виски не налегай, историк, – посоветовал Одинцов. – Закусывай лучше. Фрукты ешь.

– А здесь есть… это? – Ева не вспомнила слово на русском и сделала несколько взмахов.

– Веник? – догадался Одинцов. – Попариться хочешь?

– Хочу, чтобы ты меня попарил. Ты умеешь?

– Сейчас организуем.

И Одинцов отправился к дежурной за веником.

Сова Минервы вылетает в сумерках.

Сумерки густели за окнами, и совы со всех сторон таращились на Льва Книжника, который сидел перед компьютером в домашнем кабинете.

Первую сову – спутницу богини мудрости – ему подарили на сорокалетие. Это была небольшая серебряная статуэтка с пронзительными глазами из полудрагоценных камней. Сделать остроумный реверанс в адрес Книжника желали многие коллеги и почитатели, так что за следующие полвека в кабинете скопился целый птичий двор – даже редкое чучело ему привезли недавно из горной Танзании. Теперь полосатый узамбарский филин следил за хозяином с одного из книжных шкафов кабинета…

…где учёный провёл целый день с самого утра – впрочем, как и множество дней за последние годы. А когда ему написала Жюстина де Габриак, старик вообще велел домработнице застелить в кабинете диван и перебрался жить к рабочему месту.

Что ещё остаётся, когда тебе без малого сто лет? Вместо большинства желаний и страстей – только нехитрые естественные потребности. Рацион едва ли не наполовину состоит из пилюль и капельниц, а во всём организме, потрёпанном за годы лагерей, экспедиций и жизни впроголодь, только мозг ещё на что-то годен… Раз годен – пусть не простаивает! Пусть потрудится напоследок.

Книжник медленно и аккуратно точил карандаш, вертя его в прозрачных пальцах. Острый нож и острый карандаш у думающего мужчины должны быть всегда под рукой. Не зря говорят: привычка – вторая натура. Этой привычкой, почти такой же старой, как и он сам, учёный дорожил и менять её не собирался. Ножей с карандашами он не отдаст никому.

В раздумьях Книжник неспешно водил дамасским клинком, с наслаждением глядя, как острая бритва лезвия снимает с дерева тончайшую стружку. Он смело пообещал француженке нащупать следы тайного общества, которое ведало Ковчегом Завета и его доставкой в Россию. Что ж, такой финальный аккорд в карьере – мечта любого учёного, и даже старику нелегко отказать себе в удовольствии красиво выступить перед красивой женщиной… Однако chose promise, chose due, как говорят французы: обещал – сделай! Теперь предстояло сдержать слово.

Жюстина де Габриак расточала щедрые комплименты его криминалистическому подходу к истории и археологии. Восторгалась верностью принципу конвергентности, огромным опытом и учёными заслугами… К чёрту скромность: француженка права – ему есть на что опереться! Но всё-таки главным своим вкладом в науку Книжник считал коммуникационную теорию.

Проблемы любой связи, телефонной или компьютерной, – это помехи, посторонний шум и потеря сигнала. Чтобы с ними справиться, нужны дублированные каналы с высокой пропускной способностью, а сигнал должен достаточно часто повторяться. И нет разницы, какой это сигнал – электронный импульс или знания.

Нынешние сети коммуникаций раскинуты в пространстве. А культура, по теории Книжника, развивалась через сеть, протянутую сквозь время.

– Книга – лучший сейф! – говорил он своим ученикам, подставляя фамилию под шуточки.

Книги создали основу коммуникационной сети, которая обеспечивала культурную эволюцию. Книги стали бесчисленными ёмкими каналами, которые обеспечивали повторяемость сообщений и поддерживали связь времён. Книги скрывали, хранили и передавали знания и духовные ценности, которые составляют основу культуры. Так это происходило веками, так и происходит по сей день.

– У народов, которые не пишут и не читают книг, нет будущего, – говорил Книжник. – Эти народы исчезают без следа!

В Ветхом Завете упомянуты гиксосы, моавитяне, иевусеи, аммонитяне, эдомиты и многие другие. Где они теперь? Превратились в пыль веков, ничего по себе не оставив, кроме чужих воспоминаний. Зато египтяне, которых почти полностью уничтожили арабы, сумели передать свою культуру через тысячелетия благодаря письменной коммуникации. А единственный библейский народ, сохранившийся до сих пор, – это евреи со своей Книгой книг.

Остроумный итальянский коллега Книжника, знаменитый семиотик и медиевист Умберто Эко в шуточной статье выдал сказки Шарля Перро за научный трактат, в котором зашифрованы тайны средневековой алхимии. В хорошей шутке – только доля шутки. С тех пор немало учёных заодно с конспирологами-любителями ломают голову над сборником детских историй, пытаются разгадать старинный шифр и узнать секрет изготовления золота.

Кстати, Книжник поспорил бы насчёт Перро – была ли это просто шутка насчёт алхимии. Сам он в прежние годы точно так же отвёл душу на «Трёх мушкетёрах» Александра Дюма. Очень ему пригодились познания не только в истории, но и в любимой филологии. Учёный заявил тогда, что имена главных героев романа вовсе не случайны, и предложил свою версию.

Атос – это французское название горы Афон, где в русском монастыре спрятаны «Пророчества» Иоанна Иерусалимского, наставника тамплиеров. Копии книги хранились в Ватикане и в России. Две церкви – католическая и православная – много веков скрывали «Пророчества» от паствы. Но в советское время российский экземпляр текста оказался в архиве НКВД, и там его нашёл специалист по древним манускриптам. С этим киевским профессором Книжник несколько лет сидел в одном лагере, поэтому знал о «Пророчествах» не понаслышке.

Граф Арман де Селлег д'Атос д'Отвьель действительно существовал. Он погиб на дуэли за год до того, как в роте королевских мушкетёров появился богатырь Портос – Исаак де Порту, внук распорядителя обедов при Наваррском дворе. Здоровяк был потомком то ли евреев-выкрестов из Португалии, то ли южнофранцузских гугенотов, смертельных врагов католической церкви. Притом «Портос» на многих языках означает «дверь, врата».

Арамис, давший прозвище самому любвеобильному мушкетёру, – это экзотический корнеплод, из которого с незапамятных времён изготавливают мощный афродизиак, усилитель сексуального влечения. А растёт арамис в сердце нынешней Турции, на территории древней Византии.