Тайна трех государей - Дмитрий Миропольский

– Понятия не имею, – сказал Иерофант, снова наполняя чашку.

Кофе и вправду был хорош.

Мужчины в сауне оторопели, когда Ева призналась, что шпионила за Арцишевым.

– Интересно девки пляшут, – только и смог вымолвить Одинцов, а захмелевший Мунин возмутился:

– Вообще уже никому верить нельзя!

Однако им пришлось принять предложение Евы о телефонном звонке Вейнтраубу.

– Знаете что-то лучше? – спросила она.

Само собой, Одинцов прикинул несколько вариантов дальнейших действий, но вслух обсуждать не стал. По сравнению с ресурсами миллиардера его возможности выглядели весьма скромно. В то же время Ева не смогла ответить на вопрос, чем придётся расплачиваться за помощь Вейнтрауба, и привела последний довод:

– Парадокс Паррондо! – После чего Одинцову с Муниным пришлось выслушать небольшую лекцию по теории игр в исполнении самого соблазнительного математика в мире.

Со слов Евы, парадокс Паррондо состоял в том, что в заведомо проигрышных играх существует стратегия, которая позволяет выиграть. Для этого надо играть в две проигрышные игры поочерёдно и делать ходы определённым образом.

Троица уже играла в безнадёжную игру против Псурцева. Ева считала, что надо уравновесить ситуацию, отдавшись в руки всесильного Вейнтрауба. Это не означало, что миллиардер станет играть против академиков. Но, если правильно лавировать между ними и постепенно проигрывать каждому, в результате можно выиграть у обоих.

– Ладно, – махнул рукой Одинцов, которому парадокс Паррондо показался слишком уж парадоксальным, – твоя взяла. Поверим на слово. Звони!

Он вручил Еве мобильный телефон, но запретил связываться с Вейнтраубом напрямую. Даже после того, как академики вычислят салон, явятся сюда, узнают купленный охранником номер и получат у провайдера биллинг – распечатку всех звонков, – люди Псурцева не должны были определить, с кем говорила Ева. Одинцов не хотел, чтобы генералу сообщили приметную фамилию миллиардера, которую Арцишев упоминал в связи с Ковчегом Завета и проектом «Колокол».

Многоходовка сработала. Ева передала Вейнтраубу свой номер через знакомого сенатора в Штатах: пускай Псурцев поломает голову над тем, как известный политик может быть связан с троицей. Миллиардер скоро перезвонил, внимательно выслушал рассказ Евы и пообещал, что через шесть часов эвакуирует всю компанию. Оставалось надеяться и ждать.

Одинцов не рассуждал о том, что Вейнтрауба наверняка интересует только Ева, а от них с Муниным старик захочет избавиться после того, как заполучит свою шпионку. Главное – их вывезут отсюда, а дальше, что называется, действия по обстановке.

– Изображаем отдых и веселье! – скомандовал Одинцов.

Он вылил две трети бутылки виски в унитаз, как будто компания быстро и основательно выпила, и погнал охранника в магазин за следующей порцией. А выпить в самом деле не мешало, чтобы расслабиться и снять нервное напряжение после утреннего стресса…

…потому что Ева вдруг расплакалась, вспомнив Арцишева, с которым всё так удачно складывалось: и на семинар его она попала, и самого профессора сумела очаровать, и в ресторане он уже предлагал ей работу в своей лаборатории, но тут появились академики. Сначала помешали ей закрепить успех, а потом и вовсе убили профессора.

Мунин тоже погрустнел – у него мрачных воспоминаний было не меньше. Одинцов спешно налил всем ещё и увёл разговор в сторону вопросом, откуда Ева так хорошо знает русский. Американка залпом выпила стопку и выложила свою историю. В бытность девчонкой влюбилась как кошка в бородатого парня, так не похожего на американцев. Иммигрантов из России тогда уже перестали считать экзотикой, и мода на них проходила, но у Евы случилось какое-то временное помутнение рассудка. Она едва не потеряла работу в престижнейшей лаборатории, куда её устроил Вейнтрауб, и с самим стариком надолго испортила отношения.

– Ревность? – предположил догадливый Одинцов.

В эти подробности Ева вдаваться не стала и потребовала рассказать про Эритрею: оттуда эмигрировали её родители. Одинцов трижды побывал в эфиопских краях, и самое сильное впечатление на него произвёл уникальный храм.

– Довольно далеко от Аддис-Абебы, сотни три километров, есть горная долина, – рассказывал Одинцов. – Место намоленное: там ещё до нашей эры храмы строили. А лет восемьсот назад появился этот – только стены, без крыши. Я думал, крышу не успели достроить, а оказалось – она не нужна. Потому что на храм ни одна капля дождя не падала. Своими глазами видел: за стенами льёт как из ведра, а внутри сухо. Фантастика! Я так ничего и не понял. В тех краях вообще чудес всяких много. Народ со всего света поглазеть приезжает. Эфиопы рассказывали, что в древности до них даже крестоносцы добирались…

– Они Ковчег Завета искали, – откликнулся Мунин. – Понятно же! Тамплиеры больше ста лет Эфиопию перепахивали. В Храмовой горе ничего не нашли, потом вообще сдали Иерусалим – и давай шарить вокруг, всё дальше и дальше… А я, знаете, что вспомнил?

«Повесть временных лет» (фрагмент).

Историк наслаждался обстановкой «Проказницы». Раньше он бывал только в копеечной общественной бане, когда летом отключали горячую воду. Мунин развалился в кресле, под неодобрительным взглядом Одинцова смешал себе в стакане виски с соком и поведал эпизод из «Повести временны́х лет».

– Это летопись такая, жутко интересная, – объяснил он Еве, рассудив, что Одинцову «Повесть…» хорошо известна: её же в школе проходят. – Про то, откуда взялась наша страна и народ здешний. Всё подробно расписано от Всемирного потопа и до двенадцатого века… Так вот, про баню. Вы же знаете, что Андрей Первозванный по Руси путешествовал?

– Андрей, который апостол? Он же вроде с Иисусом ходил, типа ученик – там, у евреев. Какая баня, какая Русь? – не понял Одинцов.

– Это я для простоты. Конечно, Руси тогда ещё не было, но земля-то была! – Мунин по привычке жестикулировал, не выпуская стакана, и коктейль норовил выплеснуться ему на грудь. – Принято считать, что апостол Андрей совершил три больших путешествия, но в «Повести…» написано, что четыре. Одно из них – на север, сюда, к Ладожскому озеру. Есть место на Волхове, где до сих пор хранится его посох…

– Андрей после каждого путешествия отчитывался в Риме своему брату Петру, – продолжал историк. – Рассказывал, где побывал, что видел, что за люди живут в далёких странах… Вот и рассказал, как попал в баню – первый раз в жизни. Они же оба с Петром выросли в Израиле, а там иначе моются, и римские термы тоже другие совсем…

Знаки ордена Андрея Первозванного.