Позывной «Крест» - Константин Стогний

Теперь эти камни-фундаменты торчат сантиметров на сорок из-под земли. На них сохранились следы ветряной эрозии. Те стены, которые были в римские времена возведены поверх этих плит и простояли две тысячи лет, следов такой эрозии не имеют. То есть основание храма Белла гораздо древнее, чем стены, воздвигнутые на нем из такого же камня.

Сколько тысяч лет этому основанию? Стипу было трудно представить. Он провел пальцами по древним камням, напомнившим ему на ощупь египетского Сфинкса. На том были следы двух видов эрозии, одна из них — водяная, которая образуется от дождя. Климатологи утверждают, что последний дождь в той местности прошел за шесть тысяч лет до нашей эры. То есть получается, что Сфинкс, покрытый поперечными бороздками, проточенными дождевой водой, к этому времени уже стоял. Поверх этой древнейшей водяной эрозии на Сфинксе заметны горизонтальные полоски, то есть ветер тысячелетиями нес песок, который вытирал его и образовал горизонтальные полосы. Вертикальные полоски наидревнейшие, а горизонтальные — помоложе.

Да, такое глубокое погружение в профессиональные тайны и размышления не раз помогало хорватскому археологу справиться со своими страхами, горькими воспоминаниями и всем тем, что рвало израненную душу.

Основание, на котором стоит храм Белла, следов водяной эрозии не имеет, только ветряной. «Возможно, ему меньше восьми тысяч лет, — предположил Стип, — а может, здесь, за восемьсот километров от Сфинкса, был другой климат и дожди не шли».

Надо бы провести спектральный анализ и ряд экспертиз, но сейчас есть дела более весомые и необходимые.

Он знал о Пальмире если не все, то очень многое и не зря в свои тридцать три года стал соавтором одного из школьных учебников по истории Древнего мира. Сейчас же Стип Врлич был одним из членов небольшой археологической экспедиции.

Из-за начавшейся гражданской войны в Сирии бывшие здесь до этого польские археологи свернули свои исследования и покинули страну. Найденную дверь под основанием храма Белла остались исследовать лишь три человека — восьмидесятилетний главный смотритель античного комплекса Пальмиры сириец Халид Асаад, научный руководитель уехавшей польской экспедиции Казимеж Михайловский и горный археолог хорват Стип Врлич.

— Стип, вы сильно задержались, — мягко произнес Михайловский, увидев вошедшего. — Мы подумали, уж не случилось ли чего?

— Прошу простить меня, профессор, — виновато промямлил хорват. — Зато удачно сходил.

Он вынул из-за пазухи небольшую фотокамеру и похлопал по ее корпусу.

— То, что вы просили, здесь.

Трое ученых склонились над дисплеем фотокамеры, рассматривая снимки надписей на Северной стороне Тетрапилона.

— Очень удачные фото, пан Врлич, — оценил работу польский ученый.

— Виктор?! — послышался удивленный женский голос за спиной, и мужчины оглянулись. Перед ними стояла светло-русая девушка в арабском хиджабе…

Саломея уже вторую неделю бродила по стране, как одурманенная. Пропал ее спутник Виктор Лавров. Неожиданно, прямо с контейнеровоза. Настоящий мужчина, который казался ей непоколебимым, струсил, предал, бросил ее. Она не раз вспоминала его слова о свободной любви, о романтике взаимоотношений, о помощи любимой женщине вплоть до самопожертвования… И вот сбежал. Прошла любовь?

Как он мог поступить с ней так в самый тяжелый для нее период? Просто немыслимо. Но самое гадкое то, что она продолжала любить его. Несмотря ни на что…«Гад! Негодяй! — то и дело проносилось в мозгу у девушки. — Кто так делает?»

Видимо, она так надоела ему, что он даже не удосужился забрать с собой свою проклятую заплечную сумку. «Надо будет как-нибудь выбросить ее! Чтоб знал!» — думала Саломея, но все время носила рюкзак Виктора с собой и хранила его как зеницу ока.

Она старалась передвигаться только ночью, зная, что ее обязательно будут искать и найдут. Только бы быстрее дойти до цели…

«Убежал в свою Украину. Не зря он говорил о сухопутном пути в Киев. Нет, не зря. С его навыками он туда и пешком дойдет, минуя все границы и без особых проблем. Гад! Негодяй! Я убью его… и люблю его…»

Но хватит эмоций! Надо было заниматься делом. Добраться до двери в подземелье храма Белла, чего бы это ни стоило.

И вот, когда на девятый день пути Саломея Шестидесятая добралась до храма, вдруг здесь, в одной из комнат, она увидела ту же фигуру, те же плечи… Но нет! Это был не Виктор Лавров. Перед ней стоял человек такого же роста, с тем же ироничным взглядом, но не Виктор. Молодой человек, который годился Лаврову если не в сыновья, то в племянники.

— Что вы тут делаете? — спросил на английском профессор.

— Кто вас сюда пустил? — спросил на арабском Халид Асаад.

— Простите меня, — сбивчиво ответила на английском Саломея, — наш самолет потерпел крушение, но я успела спастись…

И вдруг девушка потеряла сознание.

…Она пришла в себя на небольшой кушетке. Не было сил даже приоткрыть глаза. Возле нее стояли все трое мужчин и переговаривались.

— Она умрет? — с тревогой спрашивал Врлич.

— Не-е-т. — Старый араб пощупал пульс девушки. — Раз попала к нам — не умрет. Она еще нас с вами переживет. Ну, вернее, нас с профессором точно.

— Может быть, она очень напугана? — предположил поляк.

— Не похоже, — сказал Асаад, глядя на Светлану поверх очков, что были на носу. — Скорее всего, это голодный обморок.

Да, она действительно ничего не ела с того самого момента, когда они с Виктором позавтракали перед роковым визитом в библиотеку Мосула.

Хранитель музея приподнял веко девушки и посветил в глаз маленьким фонариком, отчего та дернулась и, открыв глаза, попыталась приподняться.

— Ну, вот видите! — обрадовался Халид. — Рефлексы нормальные. Я же вам говорил.

— Кто вы? — спросил профессор.

— Вы русская? — спросил Стип.

— Нет, я из Черногории, — сбивчиво произнесла Саломея.

— Правда? Неужели землячка? — оживился археолог, задав свой вопрос на сербохорватском языке.

— Цетине, — еле слышно произнесла Саломея и опять потеряла сознание.

3

Такой чистоты нет ни в одной больнице мира. Большая комната — и ни одной двери, ни одного окна.

«Где я?»

Белые глянцевые стены, будто зеркала. Правда, ничего в этих зеркалах не отражается. Есть только блеск идеально гладких поверхностей и безупречно ровно распределенный свет в помещении, где нет ни одной лампы.

«Как будто ты цветок внутри фаянсовой вазы, — думал мужчина, окидывая взглядом пространство вокруг себя. — Да нет, не цветок. Пожалуй, овощ. — Он увидел, что лежит на такой же белой, как и все остальное здесь, кровати в белом хлопчатобумажном белье. — Картофель… Хочу есть», — вдруг подумалось пленнику. Или не пленнику? Пациенту специализированной клиники?