Позывной «Крест» - Константин Стогний

Война, испепелившая последнюю веру в людей, уничтожающих бесценные реликвии мира. Война, которая уничтожила все человеческое, дав в руки прирожденным убийцам мечи для обезглавливания мирных, ни в чем не повинных братьев. Война, вырвавшая сердце многострадальной Сирии — прекрасную Пальмиру. Что ждет это человечество? Какая еще небесная кара? И за что?

Он вспомнил родину — разбомбленный авиацией Белград. Город своей юности. Наполовину обвалившееся здание телецентра, обрушенные мосты, сожженные кварталы жилых домов. Разрушенные не стенобитными орудиями, не допотопными пушками, а сверхзвуковыми истребителями, бомбардировщиками и фосфорными снарядами, не оставляющими после себя ничего живого… Ни-че-го!

«Так есть ли путь к спасению? В чем? Сможем ли мы устоять перед этим всемирным ужасом, если не сольемся воедино? Если не научимся самому простому — понимать друг друга? Надо найти общий язык, общую точку отсчета нашей истории, общую меру добра и зла на Земле. Понять друг друга. Подняться над старыми обидами. Простить взаимные счеты и претензии. Ради спасения жизни. Ради себя и своих детей. Неужели не сможем?..»

Стип родился и вырос в огромной Социалистической Федеративной Республике Югославия, простиравшейся от Адриатического моря и почти до Эгейского, — счастливом и свободном государстве, которого вот уже много лет нет на карте мира. Поэтому археолог пытался, но не мог, как ни заставлял себя, простить тех, кто уничтожил его страну и убил его родителей.

«Я не смогу. Никогда не смогу», — сам себе отвечал Стип, еще раз прокручивая в мозгу страшные воспоминания юности: бездыханное тело отца — хорватского инженера Желько Врлича, распростертое на полу, с застрявшим в спине осколком снаряда, и черную дырочку от пули снайперской винтовки во лбу матери — домохозяйки Росицы Врлич. «Мама… Мамочка… Проклятые янки… Никогда не прощу…»

На часах было 18.00. Он сильно задержался. Профессор Михайловский будет ругаться. Надо торопиться.

«Только бы не снайпер, — думал Стип, стараясь как можно скорее покинуть открытое пространство. — От машин спрячусь, от пехоты убегу, проскользну, как мышь, увернусь от любых пуль, выскочу между домами, растворюсь в толпе, выползу на руках, все, что угодно. Только бы не снайпер».

Пальмира, по которой стремительно шагал Стип, — это оазис в восточной части Сирии на пути из Дамаска к Евфрату. А река эта — очень важная торговая магистраль Месопотамии. В древности и поныне воды этой живительной артерии были основой сельского хозяйства всего региона; наконец, Евфрат впадает в Персидский залив — а это торговля с Индией, со Шри-Ланкой, Египтом. Пальмира — оазис, который расцвел на торговых путях. С севера и запада он окружен горными хребтами, а вокруг простирается пустыня. Со всех окрестных гор и холмов собирается конденсированная вода и выходит на поверхность в источнике. Вода в нем минеральная, считается целебной и питает весь оазис, который ныне представляет собой городок Тадмор. Здесь зеленеет более полумиллиона пальм, гранатовых деревьев и прочей плодовой растительности, которая и является настоящим богатством этого оазиса.

Рельеф его далеко не ровный, с перепадами от 400 до 1200 метров над уровнем моря. На самой господствующей над городом высоте арабы воздвигли в Средние века свою крепость.

Это место в Сирийской пустыне привлекало внимание людей еще более десяти тысяч лет назад. В этом оазисе и других мелких оазисах вокруг, со своими ручьями или озерами, люди жили еще в каменном веке.

Пальмира упоминается в аккадских источниках III и II тысячелетий до нашей эры. Есть клинописный документ из столицы хеттов города Каниш, в котором назван житель Пальмиры. В торговом договоре ученые прочли подпись «человека из Тамари»[39]. Грузинская царица Тамара названа в честь этой пальмы, красивого и очень полезного для человека дерева, бывшего на Ближнем Востоке эталоном красоты. В древности люди, жившие в пустыне, полностью зависели от его плодов.

Как не бывает дикой кукурузы, так не бывает дикой финиковой пальмы. Она тоже целиком зависит от человека, потому что насекомые, которые опыляли ее, много тысяч лет назад вымерли, и люди делают это искусственно. В древней Ассирии и Вавилонии были даже жрецы, которые со специальными кожаными ведерками и кисточками опыляли пальмы, иначе никакие финики на них не выросли бы. В нынешнем оазисе Тадмор местные жители занимаются тем же самым, по той же древней технологии, которая была разработана много тысяч лет назад при отсутствии опыляющих насекомых.

Вокруг Пальмиры расположены также погребальные сооружения, а сам город восхищает античной архитектурой, в основном римского времени. И в Библии в связи с царем Соломоном упомянута Пальмира. Дескать, Соломон построил такой город в пустыне. Но это имеется в виду поселение на берегу Мертвого моря. Там тоже есть свой Тадмор, который иудейский царь возвел для своего медового месяца с царицей Савской. Арабы и крестоносцы в Средневековье все перепутали и сирийскую Пальмиру приняли за Пальмиру иудейскую.

Все колоннады, портики и красивые арки Пальмиры построили римляне во II и III веках нашей эры, и ничего более древнего на поверхности человеческому глазу не видно. Одна из этих построек — храм Белла. Это один из богов, которого мы знаем под именем Ваал или Баал. В Библии к нему отношение очень настороженное, хотя древние евреи ему поклонялись. Если мы возьмем Ветхий Завет и прочтем, как звали наложницу, родившую Иакову сына Ашера, то увидим женский вариант имени этого бога — Валла. В VII–VI веках до нашей эры евреи посвящали своих детей этому богу, и Яхве совсем не ревновал. Потом монотеизм взял верх и поклонение Ваалу стало чем-то неприличным.

Но арамеи, которые жили в Сирии, в том числе жители древней Пальмиры, этому Ваалу, которого они называли Беллом, поклонялись и в римскую эпоху. Храм Белла, который возвышается в Пальмире, был построен в I веке нашей эры, он неплохо сохранился и был изучен археологами. Строение тщательно украшено: везде резьба по камню, узоры, красивые колоннады. Примечательны отверстия в стенах. Сначала думали, что это остатки металлических скреп, стягивавших каменные плиты стен. Предполагали, что в Средние века их оттуда вынули, поскольку свинец или железо — слишком ценный материал, чтобы его оставлять в стенах брошенного здания.

Потом, когда рассмотрели, что присоединялось и к чему, пришли к выводу, что это были металлические крючки, которыми к стенам крепились листы металлической же обшивки, скорее всего позолоченной меди. Храм изнутри был сплошь покрыт позолотой.

* * *

Стип, с трудом очнувшийся от внезапно нахлынувших воспоминаний о страшной войне, вошел внутрь храма, как будто ни разу не был здесь. На резном потолке темнела копоть от бедуинских костров. В окрестностях это была единственная сохранившаяся крыша, и кочевники заходили сюда со своими верблюдами отдохнуть, чайку попить, костер разжечь, вот все и закоптили.

Еще в начале ХХ века французская экспедиция заложила шурф в основание храма Белла. Разведочный раскоп показал, что храм римской архитектуры возведен на каком-то древнем основании, сложенном из гигантских плит очень большого размера, весом несколько десятков тонн каждая. Это были следы древнейшей цивилизации, отличавшейся постройками из невероятно больших камней, хорошо обработанных и пригнанных друг к другу.