Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг

в предисловии к своему главному научному труду, — что американская гражданская война была набатом для европейского рабочего класса, подобно тому как американская война за независимость послужила в восемнадцатом столетии таким набатом для европейских средних классов». В переписке с Энгельсом Маркс с глубоким интересом следил за ходом войны. По всем чисто военным частностям он охотно учился у Энгельса, так как считал себя невеждой в военных науках, и все, что было сказано по этому предмету Энгельсом, до сих пор полно не только исторического, но и политического интереса. Так, Энгельс осветил до глубины вопросы об армии и о милиции в следующем замечании: «Только общество, организованное и воспитанное на коммунистических началах, может приблизиться к милиционной системе, но и оно едва ли дойдет до нее». Тут оправдались — но в другом смысле, чем это сказал поэт, — слова, что мастер познается лишь в умении ограничивать себя.

Мастерство, которое Энгельс проявлял в обсуждении военных вопросов, ограничивало его общий горизонт. Наблюдая, как жалко вели войну северные штаты, он временами думал, что они потерпят поражение. «Я не верю в успехи янки, — писал он в мае 1862 г., — и дело не в их военном положении как таковом. Оно лишь результат вялости и тупости, которая проявляется на всем Севере. Где революционная энергия в этом народе? Они дают колотить себя и как бы даже гордятся колотушками, которые им достаются. Где на всем Севере хоть один признак серьезного отношения к делу? Я не наблюдал ничего подобного в Германии, даже в самые худшие времена. Янки, по-видимому, радуются больше всего тому, как они надуют своих государственных кредиторов». Так, в июле Энгельс полагал, что дело Севера проиграно, а в сентябре представители южных штатов, которые, по крайней мере, знали, чего хотят, казались ему героями по сравнению с халатностью северян.

Маркс, напротив того, непоколебимо верил в победу Севера. Он отвечал в сентябре: «Что касается янки, то я по-прежнему уверен, что Север окажется победителем… Другого способа войны, конечно, нельзя ожидать от буржуазной республики, в которой так долго царило надувательство; Юг более приспособлен к войне как олигархия, и такая олигархия, в которой вся производительная работа падает на негров, а четыре миллиона белых только пользуются их трудом. Несмотря на это, я даю голову за то, что дело обернется против них». Маркс оказался правым, предсказывая, что война в конечном итоге определится экономическими условиями, в которых живут воюющие стороны.

Эта ясность понимания тем более поразительна, что из того же письма видно, в какой гнетущей нужде жил тогда Маркс. Он пишет Энгельсу, что сделал шаг, на который не мог решиться ни до, ни после этого: он стал искать буржуазной службы и имел кой-какие виды на место в одном английском железнодорожном бюро. Дело, однако, не состоялось — он сам не знал, радоваться этому или печалиться, — из-за неразборчивости его почерка. Нужда, однако, все возрастала. Маркс все время прихварывал; кроме приступов его старой болезни печени, начались мучившие его многие годы карбункулы и фурункулы, и при полной безвыходности положения была опасность, что жена Маркса снова не выдержит и заболеет. У детей не было обуви и одежды, чтобы ходить в школу, и, в то время как их подруги веселились в этот год на всемирной выставке, они, из-за своей бедности, избегали, чтобы к ним кто-нибудь приходил в гости. Старшая дочь, уже взрослая, понимала положение родителей и очень страдала; она даже без их ведома сделала попытку готовиться к сцене.

Ввиду таких обстоятельств Маркс все более склонялся поступить так, как ему уже давно приходило в голову. Прежде он это откладывал из-за воспитания дочерей. Он хотел оставить свою обстановку в уплату домохозяину, который уже направил к нему судебного пристава, объявить себя несостоятельным должником по отношению ко всем остальным кредиторам, найти обеим старшим дочерям, при содействии знакомой английской семьи, места гувернанток, Ленхен Демут пристроить на другое место, а самому с женой и с младшими дочерьми поселиться в одном из казарменных домов, построенных для нужд беднейшего населения.

Энгельс удержал его от этого крайнего шага. Весною 1860 г. он потерял отца и занял более высокое положение в фирме «Эрмен и Энгельс», правда, с большими обязательствами в смысле представительства. Он мог даже рассчитывать, что сделается участником фирмы. Но американский кризис тяжело отзывался на делах и значительно ограничивал его доходы. В начале января 1863 г. его постигло несчастье — умерла Мэри Бэрнс, та ирландская крестьянская девушка, с которой он был в течение десяти лет связан свободной любовью. Глубоко потрясенный ее смертью, он писал Марксу: «Не могу сказать тебе, как мне тяжело. Бедная девушка любила меня всем сердцем». Маркс ответил ему — и это всего яснее показывает, как ему подступила вода к горлу, — не с тем участием, какого мог ожидать Энгельс. Он коснулся в нескольких довольно холодных словах смерти подруги Энгельса и затем перешел к подробному описанию своего отчаянного положения: если ему не удастся получить довольно значительной суммы, то его дом не продержится и две недели. Он сам признавал «чудовищно эгоистичным» говорить обо всем этом другу в такую минуту. «Но в конце концов, что мне делать. Во всем Лондоне нет ни одного человека, с кем я мог бы откровенно говорить о своем положении, а дома я разыгрываю роль молчаливого стоика, для противовеса вспышкам отчаяния с другой стороны». Энгельс был задет «холодным отношением» к его несчастью со стороны Маркса и не скрыл этого в своем ответе, причем ответил с запозданием на несколько дней. Не располагая крупными суммами, он все же сделал несколько предложений, как выручить Маркса из нужды.

Маркс также не сразу ответил, но только с целью дать успокоиться взволнованным чувствам, а не потому, что он упорствовал в своей неправоте. Он честно покаялся и только отклонил обвинение в «бессердечии»; в этом и в позднейших письмах он откровенно и вместе с тем в тактичной примиряющей форме рассказал, почему у него голова пошла кругом. Жена Маркса ни звуком не откликнулась на смерть подруги Энгельса, и Маркс понимал, как глубоко это должно было огорчить Энгельса. «Женщины странные создания, — писал он, — даже самые умные. Утром моя жена плакала о смерти Мэри и о твоей потере, так что совершенно забыла о собственных несчастиях, достигших высшей точки как раз в этот день. А вечером она думала, что во всем мире никто так не страдает, как мы, если ему не грозит приход судебного пристава и нет детей в доме». Энгельс сразу