Большая игра. Будущее неопределенное - Дэйв Дункан

– Капитан?.. – взвизгнул знакомый голос. – О, капитан Смедли! Надо же! Хелло-о-о! – Рука, размахивающая кружевным платочком, определенно принадлежала Ханне Пинкни. Она прекратила махать платком и сменила его на зонтик, до тех пор, пока не убедилась, что Джулиан заметил ее.

Ханна Пинкни! Безмозглая болтушка Ханна Пинкни? Какого черта она делает на этом поле брани? Тем не менее это, несомненно, была она, облаченная в умопомрачительную, напоминавшую очертаниями Эйфелеву башню хламиду и соломенную шляпку с розовыми перьями. Результат нельзя было назвать ни европейским, ни вейлианским – такое можно было бы увидеть на ежегодном дерби в Таргии или при рэндорианском посольстве в Санкт-Морице.

Однако в следующее же мгновение Джулиан начал серьезно опасаться за свой рассудок, ибо мужчина рядом с ней оказался не кем иным, как Пинки собственной персоной, Пинки – серым кардиналом, Пинки-фокусником, хитрым Пинки, скользким Пинки – скользким, как пакет остывшей жареной картошки за пенни; Пинки, облаченный в отороченный мехом кожаный плащ, расстегнутый, дабы продемонстрировать кожаный же жилет, бриджи из толстой шерсти и башмаки до колен; Пинки, державший в руке записную книжку казенного вида. По обыкновению, он жмурился, улыбаясь.

– Капитан Смедли! Ей-богу! Рад видеть вас, капитан!

Джулиан тряс руку Ханне, торопливо перебирая в голове возможные варианты ответа. Все, что шло ему на ум, было: «А я не рад!» – или: «Клянусь Господом Богом, никогда еще не видел человека, так быстро меняющего убеждения», – или даже: «Сколько, по-вашему, вам удастся прятаться, пока Экзетер вас не найдет?»

– Пинки, старина! – вместо этого выдавил он. – Каким это ветром вас сюда занесло? – Возможными ответами могли бы стать: «Исключительно со страху», – или: «Из чувства противоречия, старина», – или: «Лучше уж сделать из врага друга». И потом, кто он сам такой, чтобы обвинять Пинки в измене убеждениям? Он и сам менял убеждения, и последний раз совсем недавно, приняв исцеление из рук самого Первого Убийцы. Он грешен не меньше любого другого.

– Чистая логика, – ответил Пинки и помахал своей записной книжкой так, словно бесценной миниатюрой у Кристи или Сотби.

– О Боже! – воскликнул Джулиан. – Какая еще логика?

– М-м, самая обычная. Вы поймете, капитан. Возможно, вы с вашим военным опытом сделали бы это еще лучше. Не можем же мы позволить, чтобы Освободитель тратил время на дорожные неурядицы, верно? И не можем позволить, чтобы он растрачивал ману при случайных остановках в Богом проклятых дырах. – Пинки тяжело вздохнул, чтобы показать, сколько труда он тратит на организацию. – Мы перевозим его с узла на узел как можно быстрее. На нас кролики и их подмена. На нас разбивка нового лагеря еще до того, как старый окончательно снимется и отправится на место следующей стоянки. На нас подвозка больных в срок и в нужное место, чтобы они не слишком замедляли продвижение. Мы все крутимся как белки в колесе. – Пинки снова скромно улыбнулся, крепко зажмурившись.

Короче, Пинки готов был править Свободными так, как правил Олимпом. Принимает ли Экзетер участие во всем этом? Знает ли он, что творится от его имени, или он так опьянел от маны, что утратил связь с собственной революцией?

Почему все это так волнует Джулиана Смедли? Всего несколько дней назад он с удовольствием втоптал бы все это шутовство Освободителя в грязь, но теперь, после чудесного избавления от смерти, он уже не знал, чего хотел, за исключением того, что испытывал глубокое отвращение к самой возможности того, что скользкий Пинки Пинкни возглавляет весь этот бардак.

– Мы? Кто это «мы»?

– Нас здесь много помогает, – признался Пинки. – Чейзы здесь, и Кори…

Боже правый! Не было ни гроша…

– А миссис Маккей здесь не мелькала?

– Когда мы уезжали, она оставалась еще в Олимпе.

– Ты забыл еще Ньютонов, дорогой, – напомнила Ханна, чуть покраснев.

Черт! Вот уж кого Джулиан хотел видеть меньше всего, так это Урсулу.

– Ах, Ньютоны! – спохватился Пинки. Он открыл свою книжку и нашел нужную страницу. – Ага… Ньютоны в настоящий момент входят во второй отряд квартирьеров. Они должны быть уже в Лаппинвейле, готовить все к завтрашней стоянке. Завтра выход рано, на рассвете – нам нужно провести Освободителя через перевал за один день. Во всяком случае, так по плану. Придется, конечно, подождать там два дня тех, кто будет снимать этот лагерь. Ничего, ему там будет чем заняться.

Все это, конечно, очень мило, только желудок у Джулиана выл от голода.

– Я правильно понял: вы теперь поддерживаете Экзетера как Освободителя?

– О, он справляется великолепно, просто великолепно! Мана льется рекой. Воистину, грипп стал подарком свыше.

– Ну-ну, милый! – пробормотала Ханна. – Ты же знаешь, Освободитель не любит, когда ты так говоришь.

Пинки только усмехнулся:

– Ну да, это дурной ветер виноват во всем, так?

Иные ветры дурнее многих.

– Ладно, я рад встрече, – сказал Джулиан. – Не буду отрывать вас от дел. Если вам будет не хватать партнера для бриджа, свистните! – И пошел дальше искать еду.

Ханжа проклятый! Он распространяет свое собственное чувство вины на Пинки. Исцеление от гриппа – вполне приемлемый с моральной точки зрения источник маны, но Экзетер начал с убийства своих друзей, а это никуда не годилось. Мана от этого жертвоприношения стала основой для получения маны от гриппа… так что теперь? Джулиан Смедли принял свою жизнь, зная, чему он обязан этим чудом. Конечно, в тот момент он не мог выбирать, но и теперь не собирался перерезать себе глотку. Значит, он виноват точно так же, как если бы предварительно дал согласие. Из корней зла не вырастет добро. Не снимайте перчаток, леди Макбет, и никто не заметит окровавленных рук…

Он прошел мимо сооруженного на скорую руку дощатого стола, на котором трое горластых мясников разделывали тушу. Неудивительно, что Освободитель так популярен в народе, если он раздает мясо всем желающим! На следующем столе двое мужчин и две женщины резали овощи. Лицо одной из них – симпатичное, хоть и чуть лошадиное, – показалось ему слегка знакомым… Словно почувствовав на себе его взгляд, она подняла глаза – это была Алиса Прескотт.

Они встретились на полпути и обнялись, как истосковавшиеся в разлуке любовники. Трое проходивших мимо юнцов одобрительно закричали что-то.

Потом они оторвались друг от друга, не сводя глаз, держась за руки, оба чуть задохнувшиеся и раскрасневшиеся от смущения за то, что позволили себе такое на людях. Лицо ее было обветрено и слегка перепачкано, и она ничуть не отличалась от любой другой молодой женщины из Вейлов. В школьные годы Джулиан слегка побаивался кузины Экзетера – она была старше, взрослее, практичнее. Два года назад он поцеловал ее, но только раз и то для того, чтобы отвлечь ее внимание от чего-то другого. Возможно, ему стоило бы взять это в привычку.

Она засмеялась.

– Пожалуй, вам борода идет больше, чем Эдварду. А как ваша рука? Она отрастает! Вот здорово!