Белый Шанхай - Эльвира Барякина

«Два дня назад на этом самом месте сидела лисичка кицунэ, – подумал Даниэль. – А я для них для всех – трехлапая Денежная жаба.[56]Стоит взять меня в дом, и на хозяйку свалится богатство. У нас тут лавка азиатских сувениров».

– Чему вы смеетесь? – удивилась Ада.

– Да так…

Ее смущала таинственность поездки. Она вертелась, беспокойно оглядывалась и теребила шейный платок.

– Как вы думаете, долго продлится забастовка? – спросила Ада, когда они остановились на перекрестке. На заборе висели десятки самодельных карикатур: толстый англичанин в цилиндре приказывал полицейским стрелять в толпу рабочих. Рядом хитрый господин с раскосыми глазами (по всей видимости, японец) дергал за ниточки марионеток – китайских милитаристов.

Постовой махнул бамбуковым жезлом, и Даниэль нажал на педаль:

– Какая вам разница, сколько продлится забастовка?

Ада недоверчиво посмотрела на него:

– Неужели вы сами ни о чем таком не думаете?

– Я думаю о вас.

Она собралась сказать колкость, но так и не смогла придумать ничего остроумного.

Колеса зашуршали по гравию. За живой изгородью мелькнуло крыло аэроплана.

– Что это? – удивилась Ада.

Даниэль свернул к воротам.

– Открывай! – крикнул он вытянувшемуся сторожу.

Автомобиль проехал вдоль летного поля и остановился возле ряда накрытых брезентом аэропланов. Даниэль помог Аде выйти – у нее были глаза ребенка, попавшего за кулисы цирка.

– Мы что, будем смотреть аэропланы? – прошептала она.

Даниэль изо всех сил пытался сохранять серьезность:

– Вы в детстве хотели научиться летать?

– А вы умеете? Да? Прямо умеете водить аэроплан? Мы что, полетим?

Она семенила за ним, то и дело увязая каблуками во влажной земле.

– А он не упадет? А с какой скоростью он летает?

Сторожа сняли брезент с «Авро» и, поднатужившись, выкатили его к взлетной полосе.

– Погода сегодня отличная, – сказал один из них, весело глядя на Аду.

Она аж пританцовывала на месте. Трогала фюзеляж: «Какой горячий – нагрелся на солнце!» Бедная, но гордая девочка уже позабыла о маменькиных словах «все они такие» и о собственном намерении «показать этому распутнику его место».

– А мне не во что переодеться… Я читала в одной книге, что там, наверху, может быть холодно: горло простудить – раз плюнуть. Ой, вы все приготовили! – воскликнула Ада, когда Даниэль вытащил из саквояжа кожаный плащ и шлем.

Он помог Аде забраться в кабину.

– Ну что, я похожа на пришельца с Марса? – спросила она, нацепив очки. – О, боже мой! Я сейчас полечу в небо!

Живущим внизу не понять, что на самом деле синевы и солнца в разы больше, чем плоской пыльной земли, что это и есть реальный мир.

Город лежал в смоге, как курильщик в опиумном дыму: он видел сны, которые казались ему явью, а на самом деле не было ничего – ни войны, ни забастовок. Ветер и синева обливали лицо Даниэля, а за его спиной, неслышимая в гуле мотора, хохотала счастливая девочка Ада.

Сучжоу. Каналы с черно-зеленой водой, горбатые мосты, плакучие ивы и древние крыши с поднятыми к небу острыми углами.

Ада ослабела от восторга и тихо сидела рядом с Даниэлем на носу лодки.

Они смотрели на белые стены домов, на ступеньки, сбегающие от дверей прямо к воде. На корме стоял лодочник и легко, почти без усилий, греб отполированным веслом.

– Этот город – ровесник Конфуция: ему две с половиной тысячи лет, – рассказывал Даниэль. – Когда-то он был столицей княжества У, испокон веков славящегося красавицами.

Ада заметила старую женщину, полоскавшую в канале белье:

– Такими?

Даниэль, улыбаясь, покачал головой:

– Не совсем. – Он показал на отражение Ады в воде: – Что-то в этом духе.

Она засмеялась:

– Ну я ведь не китаянка!

– Это не важно. Знаете, Ада, есть одно стихотворение:

Далекий колокол, на лодках – фонари,

Лиловый вечер – нестерпимо длинный.

Опять не спать сегодня до зари,

Смотреть на крыши пагоды вдали

И вспоминать черты моей любимой.

Ада отмахнулась:

– Не говорите ерунды! Вы не бросите ради меня жену и дело – это деньги, в конце концов!

– Когда-нибудь вы поймете, что все это можно с радостью променять на… – Даниэль не договорил.

– Даже аэроплан? – подзадоривала Ада.

– Хотите, я подарю его вам? Я научу вас летать. – Даниэль взял ее за руку. – Знаете, что такое свобода? Это возможность улететь оттуда, где вас ничто не держит.

Она нахмурилась:

– Ой, да перестаньте!

– Я завтра оформлю на вас дарственную.

– И ничего не потребуете взамен?

– Ничего. Только дождитесь моего возвращения – я скоро уеду по делам.

– Вы или врун, каких свет не видывал, либо совсем из ума выжили.

Даниэль поцеловал ее ладонь:

– Я выжил из ума. И очень доволен этим.

Полковник Лазарев оказался настоящей находкой для Нины. В темных подворотнях, в диких углах он отыскивал бывших белогвардейцев: голодных, потерявших всякую надежду. На заброшенной ткацкой фабрике он устроил учебный лагерь: здесь отрабатывали приемы рукопашного боя. В цеху, приспособленном под тир, с утра до вечера гремела стрельба.

– Если риск высок, клиент не должен выезжать из дому без сопровождения двух бронированных автомобилей с охраной, – объяснял Лазарев новичкам. – Когда клиент прибывает на место, охрана выстраивается в шеренгу и образует живой коридор – от автомобиля до крыльца. Особо следует опасаться членов Зеленой банды и других преступных групп. Бандиты любят тайные знаки и всевозможные ритуалы – это их слабое место. Если человек заламывает шляпу на одну сторону – это плохой знак. Или закатывает рукава шелкового халата и выставляет манжеты. Внимательный телохранитель всегда заметит китайца, который обмахивается веером необычным способом или по-особому двигает папиросу на губе.

Лазарев был офицером старой закалки: он относился к Нине с галантностью хорошо воспитанного человека. Но с ним можно было разговаривать лишь наедине: при посторонних он цепенел, замыкался и смотрел поверх Нининой головы. Мысль о том, что им командует женщина, была для него непереносима.