Небо без звезд - Джоан Рэнделл

Порыв теплого воздуха ударил ей в лицо, когда сержант запустил мотор. Сцепив зубы, Шатин с силой дернула дубинку. Она высвободилась из чехла, но то же движение выбило оружие и из руки Шатин, и дубинка, зазвенев, казалось, на всю планету, упала на землю.

– Латерра, что это? – удивился Шакаль, склоняясь по левую сторону мото.

Шатин, подхватив дубинку, перекатилась направо, скрывшись в тени машины.

Но должно быть, Шакаль что-то увидел, потому что соскочил вдруг с седла. Он нагибался. Опускался на корточки, чтобы заглянуть под днище.

Самая подходящая позиция.

Шатин встала во весь рост.

– Добрый вечер, сержант, – любезно проговорила она.

Шакаль вскинул голову, но Шатин была начеку. Опустив дубинку ему на лицо, девушка услышала хруст. Что хрустело: нос, щека, подбородок сержанта или же все вместе – она не знала, да и знать не хотела. Кровь забрызгала ей лицо и волосы, а Шакаль повалился на землю, испустив весьма немужественный визгливый стон.

– Это тебе за Роша, – сказала Шатин, бросив дубинку возле его головы.

А потом села на мото, прибавила газу и понеслась вдогонку за Алуэтт.

Поначалу он ощущал только холодный пол под собой.

«Да ты настоящий слабак. Совсем как твой отец. Глупый мальчишка!»

Веки затрепетали и открылись. Несколько секунд Марцелл таращился в красивый лепной потолок генеральского кабинета, потом взгляд скользнул к окнам. Отсюда юноше хорошо видно было теленебо, висящее над дворцовыми садами. Его синева сгустилась до цвета чернил, подсказывая, что близится ночь. Сол-1 и Сол-2 уже зашли, а Сол-3 висело низко над горизонтом.

«Что же ты не дашь мне сдачи? Ну же, Марцелл, хоть раз в жизни докажи, что ты не слабак! Докажи, что не похож на отца!»

Марцелл поморщился: в голове стучало, ныли все ребра. Он сомневался, сумеет ли подняться с этого холодного жесткого пола.

И сомневался, стоит ли вообще подниматься.

Никому ведь нет до него дела. Никто не пожалеет, если он никогда уже не встанет. У него не осталось в этом мире ни одного близкого человека. Дед избил его до бесчувствия и, конечно, бросил ради более важных министерских дел. Шатин, как выяснилось, шпионка, готовая вонзить нож в спину.

Все кругом один сплошной обман. Алуэтт? Добрая девушка, промывавшая раны на его разбитой голове? Таинственная незнакомка, перед которой он открылся? Красавица с огромными темными глазами? Она и вовсе оказалась мятежницей и террористкой «Авангарда». Как Мабель. Как и его отец. Покойный отец.

Глядя, как закатывается последнее Солнце и теленебо над ним наливается зеленоватым свечением, Марцелл вспоминал разложенное на столе морга тело Жюльена д’Бонфакона. И гадал, долго бы протянул на Бастилии сам, окажись он на его месте?

«Я не такой, как отец!» – возмущенно заявил он генералу. Только теперь Марцелл вдруг понял, сколько правды в этих словах. Он действительно не похож на отца – он бы ни за что не выжил и года на ледяной Бастилии.

– Нет, – глухо и хрипло пробормотал Марцелл.

Жюльен д’Бонфакон не был трусом и слабаком. Он был сильным. Таким сильным, каким никогда не стать Марцеллу.

Быть может, даже сильнее генерала, своего отца. Юноша чуть не улыбнулся при этой мысли.

Бледное свечение над Сол-3 погасло, и на теленебе стали проступать звезды. Одна за другой загорались они в темноте, появляясь точно на тех местах, где горели бы в настоящем небе, если бы раздались, открывая их, вечные тучи Латерры. Скоро их будут тысячи, этих ярких ночных огоньков.

– «Огоньки ночные, как ваш ярок свет…» – Засмотревшись в окно, Марцелл не сразу заметил, что напевает.

Песня, подобно звездам на искусственном небе, возникла из ничего – вдруг выскочила из какого-то темного закоулка памяти. Но мелодия казалась ему знакомой и даже родной. Где же он ее слышал?

– «Тра-ля-ля-ля-ля-ля, – он перемежал слова мычанием, – очень много лет…»

Слова вспоминались обрывками. Разрозненные строчки, такие же знакомые, как и мотив, возвращались, как старые друзья.

Песня придала ему сил, и Марцелл сумел сесть. Голова еще гудела, но тело уже не грозило рассыпаться на куски. Не казалось таким хрупким и разбитым.

– «И тебе помогут… что-то там найти…»

За окном, в теленебе, множились звезды, и каждая так ярко сияла, помигивая ему. Может быть, от удара по голове у него слегка повредились мозги, но только Марцеллу чудилось, что звезды ему отвечают. Слышат мотив и подпевают.

Постепенно в памяти сложился из обрывков целый куплет:

Марцелл снова и снова повторял слова песни. Голос его набирал силу. И с каждым повтором в груди расцветало понимание.

Пока наконец он не вспомнил все.

Теперь он точно знал, где выучил эту песню.

А главное, где слышал ее в последний раз. Он легко вскочил на ноги и побежал. Боль как рукой сняло. Марцелл выскочил из кабинета деда, пронесся по коридору, через личные покои и столовую. На лестнице он прыгал через ступеньку, а затем и через две сразу. Он почти летел.

Юноша очень торопился и вскоре из богато украшенных коридоров жилых помещений, предназначенных для первого сословия, попал в убогие переходы крыла для слуг. Он промчался мимо самозабвенно сплетничающих горничных, которые даже не обратили на него внимания.

Марцелл не останавливался, пока не добрался до комнаты.

До бывшей комнаты Мабель.

Дверь была открыта. Оранжевые лучи лазеров погасли, а в остальном все осталось, как и было несколько дней назад. Пустые ящики, разоренная постель, голый пол и скатанный ковер в углу. На месте были и картины – надежды не обманули Марцелла. Они были сложены стопкой возле голой стены.

Ворвавшись в комнату, он принялся стремительно перебирать тяжелые рамы.

Не то… не то… не то… Ага, вот оно!

Марцелл наконец нашел то, что искал.

Он вытащил картину из стопки и прислонил ее к пустой кровати. Опустился рядом на колени и всмотрелся в холст. Все, как ему запомнилось с детских лет. Темная синева неба. Землистая зелень деревьев и холмов. Краска лежала густо, как глазурь на gâteau. И конечно, желтые вихри звезд, испещрившие небо огнями.

Мабель напевала ему эту песенку в самое ухо, и оба они смотрели на картину. Он всегда приходил к ней в комнату, когда не мог уснуть. Или когда дед на него наорет, а то и отшлепает. Мабель включала ночник у своей узкой кровати, и он забирался к ней. Она обнимала его маленькое тело, ласково гладила запястье, еще саднившее после грубой хватки генеральской руки, и оба смотрели на картину. Она тихонечко пела, а он подпевал, беззвучно шевеля губами.