Золото Роммеля - Богдан Сушинский

– Нам не безразлично, – поднялись из-за своего столика монахи, из вежливости склоняя головы, – кто именно покушается на клад Роммеля, какие люди стоят за этими морскими бродягами, а главное, каковой будет дальнейшая судьба сокровищ.

– Когда вы говорите «покушается», то к оберштурмбаннфюреру Скорцени, как и ко всякому другому германцу, это не относится.

– Прошу прощения, мадам, но и к нему – тоже. Возможно, в первую очередь.

– Всем вам, «наблюдающим и хранящим», пора бы запомнить, что речь идет о сокровищах германского фельдмаршала, на которые могут претендовать только германцы, представляющие высшие командные круги Третьего рейха. Каковым, конечно же, является известный вам старший офицер СД, – безоглядно ринулась Лилия на защиту Скорцени, вызывая своим рвением внутреннюю, под смирение замаскированную, ухмылку контрразведывательного монаха.

– Оставим эти юридически-моральные споры нашим адвокатам, – понял Тото, что Фройнштаг пока еще не знает о секретных переговорах, которые состоялись между ним как агентом «хранителей всемирного престола», и обер-диверсантом рейха.

Впрочем, эсэсовка и не собиралась выслушивать его возражения и последние слова британского контрразведчика, каковым она все еще считала иезуита, догнали ее уже по пути к столику в углу, давно известному как «столик Скорцени». Тем более что за соседним горделиво восседал шейх Джамал Хайраддин. Едва Лилия обменялась с ним приветствиями, как в зал ресторана вошли четверо верзил – одинакового роста, одинакового телосложения, облаченные в легкие, оловянного какого-то цвета, костюмы, под пиджаками которых легко угадывались – тоже, следует полагать, одинаковые – пистолеты…

Бросилось в глаза Фройнштаг еще и то, что, по типу лиц и по одежде они выглядели полноценными европейцами. Тем не менее в том, с какой острасткой и с каким почитанием они приблизились к Рене де Шато и как, склоняя головы, расступались, когда, выслушав что-то, вполголоса произнесенное одним из «оловянных солдатиков», иезуит поднялся, чтобы идти к выходу, – угадывалась некая азиатская вышколенность.

– И что бы это значило? – довольно громко поинтересовалась Фройнштаг, одновременно обращаясь и к шейху, и к иезуиту от контрразведки, который провожал Рене, стоя почти что навытяжку. Хотя до сих пор все считали француза подчиненным Тото. – Куда этого человека пригласили или повели?

– Скорее повели, – по-германски ответил шейх. – Причем загадка заключается не в том, куда именно его повели, а в том, как ему позволили оказаться здесь?

Фройнштаг выждала несколько мгновений, надеясь услышать от наследного арабского принца хоть какое-то разъяснение, но поняла, что его не последует.

– Он что, какой-то важный тип? – резко приглушила свой женский «казарменный полубаритон» бывшая охранница концлагеря смерти. – Кроме того, что он монах-иезуит и повсюду покорно следует за Тото…

– Опять вы все не так истолковали, – отпил шейх айвовой настойки, фирменного напитка «Солнечной Корсики». – Это англичанин-иезуит везде следует за Рене де Шато. Что он сейчас и сделает, – проследил за тем, как, бросив на стол несколько франков, контрразведчик поспешил вслед за монахом и его свитой.

Фройнштаг повертела головой так, словно только что вынырнула из водоворота, в котором чуть было не задохнулась.

– Так, может, вы все-таки простыми человеческими словами ответите на мой очень простой вопрос: кто этот человек? Вы же понимаете, что сейчас это очень важно.

– Если вы ответите на мой тоже очень простой вопрос: Скорцени лично будет принимать участие в экспедиции по поиску сокровищ Роммеля?

– Естественно. Должен же он осуществить мечту своего детства – найти пиратский клад.

– Я не воспринимаю иронии, – процедил шейх. – Причем тоже с детства. Особенно женскую иронию. Он, Скорцени то есть, будет находиться на яхте?

– …Или на водолазном боте. Какое это имеет значение?

– Разве команды бота и яхты будут вести поиски в одном квадрате, здесь, у мыса Корс?

– Ни о каком другом квадрате слышать мне не приходилось.

– В таком случае передайте Скорцени, что завтра ему лучше оставаться на берегу. А еще лучше – на любом другом берегу, кроме Бухты Безмолвия и мыса Корс, – резко поднялся Хайраддин, намереваясь оставить ресторан через выход, который вел не в сторону бухты, а во внутренний двор. И Фройнштаг нетрудно было догадаться, почему он так поступает: со стороны пристани к веранде ресторана уже приближался Скорцени со свитой, в составе которой находился и репортер. – Поверьте, это очень серьезное предупреждение.

– И, как я понимаю, исходит оно не от вас?

– В данном случае я всего лишь выступаю в роли «черного гонца». Надеюсь, вам знаком этот термин времен монгольских орд и походов Тамерлана?

– Можете не сомневаться, за казнью дело не станет, традиции следует уважать.

Воспользовавшись тем, что Скорцени задержался возле верхней площадки Портовой лестницы, шейх хотел выскользнуть из веранды, однако Лилия опередила его:

– Пардон, вы так и не ответили на главный вопрос: кто этот Рене де Шато? Кого он в действительности представляет и к чему стремится?

– До сегодняшнего дня де Шато только потому и чувствовал себя счастливым, что представления не имел о том, кто он на самом деле, – загадочно улыбнулся Хайраддин.

– Однако сегодня ему придется узнать о себе нечто такое?.. При этом не стану выяснять, почему именно сегодня.

– Выяснив, на какую вершину его вознесли, Рене тут же поймет, что лично для него откровение это означает неминуемую гибель.

– Как и для всякого «черного гонца»?

– Да нет, в данном случае роль «черных гонцов» отведена как раз тем четверым, кем-то присланным «оловянным солдатикам».

Фройнштаг непонимающе уставилась на шейха.

– В таких случаях, шейх Хайраддин, любопытствующих одаривают хотя бы туманным намеком или прозрачным наводящим вопросом, – упрекнула его оберштурмфюрер.

– Сам жду этого намека, поскольку все, что сказано мною до сих пор, только одному термину – «туманный намек» – и подчинено.

«Попался бы ты мне где-нибудь в подвале СД, – мысленно вскипела Фройнштаг, с ненавистью и презрением глядя вслед удаляющемуся шейху. – Я бы страсть к иносказанию из тебя мигом изгнала! И никаких псалмопений по этому поводу, – тут же вспомнила любимую “военно-полевую” фразу Скорцени. – Никаких псалмопений!»

А как только сам обер-диверсант рейха, избавившись от свиты, оказался за ее столом, тут же известила его о дружеском предупреждении шейха. Добавив от себя, что к нему и в самом деле следует прислушаться.

– Понимаю, – со снисходительной улыбкой прокомментировал это сообщение обер-диверсант рейха, – что всякая попытка возвести араба в ипостась джентльмена не вызывает у истинных джентльменов-англичан ничего, кроме раздражения. Тем не менее шейх поступил по-джентльменски.