В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - Люси Уорсли

Джейн так старалась не думать о себе как об инвалиде, что в письмах постоянно упоминала о своем якобы улучшающемся здоровье. "За зиму у меня явно прибавилось сил, и я скоро поправлюсь, — писала она в начале 1817 года. — Думаю, теперь я понимаю свою болезнь гораздо лучше, чем прежде… Я все больше и больше убеждаюсь, что причиной всех моих страданий является желчь". Здесь речь идет о теории, что тело человека содержит четыре жидкости, или гумора, а болезни являются результатом нарушения баланса между ними. Джейн считала, что одна из четырех жидкостей, черная желчь, стала преобладать над остальными: желтой желчью, кровью и флегмой. Согласно этой теории, "излишки" черной желчи действуют не только на тело — вызывая сильные боли, как в случае Джейн, — но и на психику человека. Черная желчь служит причиной меланхолии. В семнадцатом веке меланхолия считалась физическим состоянием, но в Георгианскую эпоху ее относили к области эмоций.

Такие представления предвосхищали современную теорию о связи творчества и депрессии, хотя даже в Античности меланхолия считалась болезнью великих людей. Замечание Джейн, что ее болезнь вызвана "желчью", позволяет предположить, что в наше время у нее диагностировали бы состояние, которое мы называем депрессией — от внимательного читателя не укроется, что тревожные симптомы в ее письмах проскальзывают на протяжении многих лет. Невозможно не заметить признаки беспомощности ("я должна отступить"), печали ("мне надоела я сама и мои плохие перья") и раздражительности ("я была вежлива с ними [какими-то знакомыми], насколько это позволял неприятный запах изо рта").

Историки медицины тщательно штудировали письма Джейн, пытаясь понять, что с ней было не так. Важный ключ к разгадке дает нам письмо, написанное в воскресенье 23 марта. Джейн пишет, что после "плохого самочувствия на протяжении нескольких недель", с приступами высокой температуры, ей "теперь явно лучше". У нее даже "стало лучше лицо, которое было довольно некрасивым, в черных и белых пятнах, очень неестественных". Такое обесцвечивание кожи характерно и для болезни Аддисона, и для лимфомы Ходжкина, хотя при болезни Аддисона пятна полностью не проходят, как у Джейн. В апреле она снова стала "очень бледной". Еще один довод в пользу лимфомы Ходжкина.

Но затем болезнь вступила в новый цикл. "Я почти полностью исцелилась, — пишет Джейн. — Тетя Кассандра так чудесно за мной ухаживала!" Сердце разрывается от этих исполненных надежды слов, когда знаешь, что на самом деле Джейн не становилось лучше, как бы она ни старалась себя в этом убедить.

Джейн продолжала, с большими промежутками, перерабатывать рукопись, которая раньше называлась "Сьюзен", теперь "Кэтрин", а в конечном итоге получит название "Нортенгерское аббатство". Наконец, книга была готова, и ее можно было отправлять издателю. Но Джейн этого не сделала. В 1817 году она пишет: "Мисс Кэтрин пока придется постоять на полке, и я не знаю, выйдет ли она когда-нибудь".

Но были и хорошие новости. После того как разорился его банк, Генри вспомнил о жизненных планах, которые вынашивал до знакомства с очаровательной и озорной Элизой, и вступил в должность викария. Наконец он вернулся в Хэмпшир, к семье. "Он стал ненавидеть Лондон, — писала Джейн, — и всегда расстраивается при мысли о нем". Ее мир тоже сжимался. Она больше не будет весело резвиться в Лондоне. И больше не покинет местность, в которой родилась.

Тем временем здоровье миссис Остин также оставляло желать лучшего, хотя, если судить по ее жалобам на хвори и недомогания, разнообразные болезни давно должны были свести ее в могилу. Она все еще надеялась получить что-либо от Ли-Перро. Когда в Беркшире заболел ее брат, Джеймс Ли-Перро, Джейн описывала, как мать в Хэмпшире "сокрушалась о пороках, которые не исправить, и поведении, которое невозможно понять". Семья очень переживала, пока дядя Джеймс находился между жизнью и смертью, и Джейн писала: "Я буду очень рада, когда в Скарлетс все закончится", поскольку "ожидание держит нас в волнении".

Племянница Джейн, Анна, тоже все время болела, страдая от тяжело протекавших беременностей и выкидышей. Она не могла прийти, чтобы повидаться с теткой; муж Анны сообщал, что она "не способна на такую длинную прогулку и должна ехать в повозке, запряженной осликом". Джейн тоже пользовалась повозкой, поскольку это был единственный способ "сопровождать Кассандру в ее прогулках". В саду Чотон-коттеджа до сих пор находят старые подковы ослика, возившего женщин из семьи Остин.

Анна, которая была на семнадцать лет младше больной тетки, не могла передвигаться точно так же, как она, — из-за беременности. "Бедная самка, — писала Джейн. — Она состарится к тридцати годам. Мне ее очень жаль". Обычно Джейн подписывала письма к племяннице "любящая тебя тетя" или "с любовью", но, когда Анна была беременна, тон менялся. В преддверии скорых опасностей Джейн заканчивает свое письмо фразой: "С огромной любовью, моя дорогая Анна".

Может быть, Джейн станет лучше, Анна благополучно родит, а Джеймс Ли-Перро наконец умрет, оставив женщинам из семьи Остин немного денег? Неужели после всех перенесенных страданий Остины не заслужили немного удачи? Ведь жизнь часто дает людям второй шанс, например такой чудесный, как в романе "Доводы рассудка", над которым теперь работала Джейн.

В 1815 году Джейн не только беседовала с принцами и обсуждала "Эмму" с Джоном Мюрреем, но и начала писать "Доводы рассудка". Этот роман нередко называют "осенним", поскольку он написан в последний период жизни Джейн Остин, а также из-за частых упоминаний о переменах и угасании. Тем не менее в "Доводах рассудка" несколько раз восхваляется красота осени как "совсем особенной поры, воздействующей на воображение и чувства". Многие читатели Джейн как бы "дозревали" до этого романа. Насладившись блестящей любовной историей "Гордости и предубеждения" и закалившись травмой "Мэнсфилд-парка" и испытаниями "Эммы", они были готовы для этого рассказа о раскаянии и искуплении. Когда стали известны обстоятельства его создания, пронизывавшая его горечь стала восприниматься еще острее.

Начатый 8 августа 1815 года, роман "Доводы рассудка" был закончен почти точно двенадцать месяцев спустя. Действие романа ограничивается мирным периодом, продлившимся с июня 1814 года по февраль 1815-го, когда офицеры британского флота были в краткосрочном отпуске на берегу. Первые читатели должны были знать, что затем Наполеон сбежал с острова Эльба и война возобновилась. Эта история о моряках и море описывает затишье перед бурей.

Возвращаясь к своей старой теме, Джейн начинает "Доводы рассудка" с потери дома. Энн Эллиот вынуждена покинуть Киллинч-холл из-за безалаберности своего никчемного отца. Затем она переезжает с места на место, живет с сестрой, с подругой, снимает жилье в Бате. В отличие от пребывания в Бате самой Джейн все заканчивается счастливо — Энн обретает дом и мужа.

Но у нас нет возможности взглянуть на этот вожделенный дом. Описание дома, который собираются купить Энн и ее муж, в романе отсутствует — в отличие от Пемберли у Лиззи или дома священника у Фанни. Теперь для Джейн "дом" еще больше, чем прежде, стал состоянием души. Она уже не нуждается в кирпичах и растворе. Подобно своему симпатичному персонажу из "Доводов рассудка", миссис Смит, Джейн обнаруживает, что, по мере того как начинает отказывать тело, разум и душа становятся сильнее. Стойкость — самое ценное качество женщины в Георгианскую эпоху — поможет все преодолеть. Вот описание дома миссис Смит: