Принцесса Екатерина Валуа. Откровения кормилицы - Джоанна Хиксон

– Не говори никому о письме, – предупредила я, – и о дофине тоже не упоминай, даже в семье. Сейчас Рождество. Давай отпразднуем его в мире и согласии.

– Ты права, – согласно кивнул сын. – Кто знает, когда еще свидимся?

От этих слов по спине пробежал холодок. Людям не дано провидеть будущее, но иногда предчувствие звучит в нас, как гром в безоблачном небе.

* * *

Даже сейчас, двадцать лет спустя, воспоминания о счастливых часах, проведенных с семьей в домике за старым королевским дворцом, остаются одними из лучших в моей жизни. Алисия и Жак расчистили мастерскую и украсили еловыми веточками и разноцветными лентами. Мы устроили настоящее пиршество – жареный гусь, пироги и пудинги. Екатерина прислала бочонок вина. Жак в складчину с соседями-портными нанял менестрелей, которые ходили от дома к дому, распевая рождественские гимны и играя веселые мелодии. Раскрасневшись от вина и веселья, я плясала с Жаком и с Люком. Мы кружили Катрин, и малышка визжала от восторга. Выбившись из сил, я упала на скамью и, усадив внучку к себе на колени, смотрела, как молодые, объединенные смехом и радостью праздника, пляшут рука об руку, не жалея каблуков. Я была среди тех, кого любила, и мир казался полным спокойствия и гармонии. Это был самый счастливый день с тех пор, как битва при Азенкуре оставила ужасный след в наших жизнях.

Все дни Рождества мысль о письме принца Карла тревожила меня, усугубляя грусть прощания с Люком. В Лувре я спрятала письмо в свой сундук, решив при первом же удобном случае отдать его Екатерине. Она то веселилась на бесконечных пирах и балах, то страдала от недугов своего положения, поэтому я считала, что лучше вручить ей послание брата, когда она будет готова иметь дело с его содержанием.

После праздника Богоявления наши худшие страхи подтвердились. Однажды утром на простынях Екатерины оказалась кровь. Поначалу я надеялась, что это пустяк, такое иногда случается, но кровотечение усилилось, и стало ясно – следующим летом у наследника Франции не родится собственный наследник. Екатерина плакала и сокрушалась, а я пеклась лишь о том, чтобы остановить поток крови. Больше всего я боялась повторения печального случая с Бонной Орлеанской, которая истекла кровью и умерла.

Я отправила послание королю Генриху с просьбой прийти к Екатерине, и он, едва вернувшись с заседания совета, в сапогах и меховом плаще для верховой езды ворвался в опочивальню. Опустившись на колени, я склонила голову, ожидая взрыва яростных обвинений, однако король, услышав горестные вести, повел себя на удивление сдержанно. Более того, он принялся меня утешать.

– Не корите себя, мадам, в этом никто не виноват, – сказал он. – Главное, чтобы королева выздоровела. Ведь она оправится, верно?

На последних словах его голос едва заметно дрогнул, и я впервые поняла, что Генрих видел в Екатерине не только средство обзавестись наследником.

– Непременно, ваше величество, – заверила я, испытывая облегчение, что он не винит меня за произошедшую катастрофу. – Королева оплакивает потерю ребенка, но у нее крепкое здоровье. У вас будут и другие дети.

– Разумеется, будут, – твердо сказал он. – Бог позаботится о том, чтобы у меня появился сын.

От его тона у меня перехватило дыхание. В нем звучала та же абсолютная убежденность в собственном предназначении, что вознесла Генриха от почти полного уничтожения при Азенкуре к его нынешнему положению блистательного господства. Внимая его словам, я уверовала, что наследник появится, и очень скоро. Король побеседовал с Екатериной и внушил ей то же чувство уверенности. Я осознала, что имел в виду граф Уорик, говоря Екатерине, что великие вожди создают вождей. Король Генрих, непоколебимо уверенный в себе, умел наполнять души своих подданных такой же безграничной верой.

Разговор с Генрихом успокоил Екатерину, и она уснула.

– Я не повитуха, ваше величество, но знаю, что было бы нежелательно обременить королеву ребенком сразу же после подобного несчастья, – набравшись смелости, сказала я королю. – Ее телу потребуется несколько недель, чтобы восстановиться.

– Понимаю, – коротко кивнул он, глядя на меня светло-карими орлиными глазами. – Моя мать умерла, рожая слишком молодой, слишком много и слишком часто. Я полагаюсь на вас. Позаботьтесь о том, чтобы к королеве вернулось здоровье. Нет, я пекусь не о собственных интересах… – Он печально улыбнулся. – Скоро мы отправляемся в Англию на коронацию Екатерины. Она должна стать моей помазанной супругой до того, как родится наш сын.

Таким образом, решение о моем переезде в Англию было принято за меня. Я не могла вручить больной Екатерине письмо дофина и не могла покинуть ее, пока она с таким нетерпением ждала новой беременности. Молодая королева, понимая важность Договора в Труа, отчаянно желала доказать свою способность к деторождению. Поэтому я решила, что мне придется покинуть Алисию и Катрин. Жак был счастлив, работая в Париже среди лучших европейских портных, а Алисия не хотела, чтобы ее дети росли в чужой стране по ту сторону моря.

– Это не навсегда, матушка, – заверила она меня. – Путь через Ла-Манш не так уж и страшен, ты скоро вернешься в Париж. Я всегда знала, что ты нужна принцессе. Вдобавок твое присутствие будет напоминать ей о крестной дочери!

Я рассмеялась. Моя практичная дочь никогда не забывала думать о будущем! Я не сомневалась, что Алисия, Жак и Катрин будут благоденствовать в Париже.

Прежде я говорила, что последую за Екатериной, куда бы она ни направилась, но это было до того, как шесть недель спустя я увидела море и корабль в порту Кале. Великолепное судно было лучшим во флотилии короля Генриха. Крутобокий трехмачтовый корабль, украшенный яркими флажками, трепещущими на ветру, покачивался на воде, словно курица-наседка. Мачты и верхняя палуба были выкрашены в королевские цвета – синий и алый – и отделаны позолотой. Но корабль едва ли превосходил размерами парадный зал Лувра, а ему предстояло перенести двести человек по морю, готовому проглотить все, что отважится появиться на его беспокойных волнах.

– Да что ты, Метта! – рассмеялась Екатерина, заслышав мои опасения. – Неужели бог даровал бы королю Генриху славную победу при Азенкуре и корону Франции, если намеревался потопить его корабль на обратном пути?

Я могла бы напомнить Екатерине, что ее отец еще жив, и потому корона Франции Генриху пока не принадлежит, но не стала этого делать. Екатерина была полностью убеждена, что ее супруг правит Англией по божественному праву и что Всемогущий поддерживает притязания Генриха на французский престол, а потому последние шесть лет английский король выигрывает все сражения на французской земле, а его сын унаследует все, что завоевал отец. По мнению Екатерины, с богом не спорят, а с королем Генрихом – только в редких случаях. Именно эта вера, рожденная от любви, что расцвела между ними, убедила меня, что пришло время передать ей письмо от дофина.

Корабль английского короля звался «Королевская Троица». Мы находились на середине Ла-Манша, побережье Франции давно превратилось в размытую линию на горизонте за нашими спинами. Силы ветра, дующего в треугольные паруса на носу и корме, хватило на то, чтобы вытолкнуть нас из гавани в море, но, едва мы вышли, матросы развернули квадратный грот-парус, и я ахнула от изумления. На огромном хлопающем холсте яркими красками были изображены священные фигуры Бога Отца, Бога Сына и Святого Духа. Я ошеломленно подумала, что Екатерина права – на пути в Дувр Всевышний сохранит короля Генриха и его окружение.