Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб

Тот же самый сценарий мы повторили еще один раз, но теперь искрой явилась не бомбежка, а один из американцев. Судя по всему, янки испытывают неудержимую потребность общаться со своими земляками, даже если это приводит к хорошей взбучке. Американцы, которых держали в нашем блоке, знали, что они здесь не одни, и это не давало им покоя.

Дэвид громко крикнул:

— Я готов убить ради гамбургера!

Его услышал один из охранников, зашедший в туалет, и через несколько минут в коридор ворвалась целая толпа. Однако все шишки достались не Дэвиду, а Расселу. Его камера находилась ближе к туалетам, и охранники, наверное, сделали ошибочные выводы.

Рассел получил на полную катушку, после чего его отволокли в карцер. Затем охранники навестили Дэвида и отвесили ему несколько затрещин. После чего они пришли к нам.

Их было трое, в касках, размахивающих дубинками. Мы встретили их взглядом, красноречиво говорившим: «Что ж, заходите».

Охранники попятились назад, крича нам:

— Мы рассадим вас по отдельным камерам!

На самом деле эта угроза оказалась страшнее, чем побои.

Однако, как это ни странно, все кончилось ничем. Мы могли только предположить, что парни не доложили начальству о случившемся, чтобы не афишировать собственную трусость.

Мы превратились в местную достопримечательность. Охранники приводили в тюрьму своих знакомых и важных шишек, с воинственным видом расхаживали перед нами, взводя оружие и целясь в нас. Однажды к нам заявился жирный ублюдок с пистолетом Макарова. Передернув затвор, он навел пистолет на Динджера и нажал на спусковой крючок. Боек щелкнул по пустому патроннику. Охранникам это очень понравилось. Жирный ублюдок рассмеялся, его смех подхватили остальные, и затем присоединились мы. И тут Динджеру каким-то образом удалось обернуть все себе на пользу и выпросить сигарету, после чего он весь день сиял от радости.

Каждый вечер мы продолжали изучать карту, стараясь запомнить наизусть все подробности, чтобы, если нам удастся бежать и мы покинем пределы города, у нас было бы какое-то представление относительно того, в какую сторону двигаться. Наверное, в конце концов мы настолько хорошо освоились с местностью, что скорее всего по первому же дорожному указателю определили бы, где именно находимся.

Изучение карты занимало много времени, но в свободные минуты мы просто сидели и болтали. Я несколько раз рассказал историю своей жизни, так что, вероятно, в конце концов ребята знали Пекхэм и моих трех бывших жен так же хорошо, как и я. Стэн рассказывал о том, как вместе с родителями жил в Родезии. У них были ослы, и они раскрашивали им копыта яркими красками. Больше всего нам понравился рассказ о том, как однажды к ним в сад наведалось стадо слонов, сожравших все яблоки-падальцы. Перезрелые яблоки валялись на земле так долго, что их сок уже начал бродить, и вскоре слоны лежали в полной отключке. Пока слоны отсыпались, появилась стая обезьян, доевших оставшиеся яблоки. После трапезы обезьяны залезли отдыхать на деревья, и вскоре они тоже захмелели. Одна обезьяна так набралась, что свалилась с ветки, увлекая за собой двух подружек. Они упали прямо на голову спавшему слону, тот проснулся и стал с похмелья, как одержимый, носиться по саду.

Другой рассказ был гораздо мрачнее. У родителей Стэна был мальчишка-слуга, живший в маленькой хижине рядом с домом. Однажды ночью его схватили повстанцы и застрелили за то, что он работал на белых. Труп оттащили в хижину и бросили на пороге как предупреждение остальным. Это предупреждение было услышано. Вскоре Стэн поступил в армию и попал в войска быстрого реагирования. После провозглашения независимости Стэн в отчаянии был вынужден покинуть страну.

Мы попытались обучить Стэна всем прелестям панк-музыки. Нам с Динджером потребовалось три дня, чтобы вспомнить все слова песни «Стою в полночь на станции метро», после чего мы стали втолковывать их Стэну. Он скоро сдался.

— Не понимаю я ваше английское дерьмо, — пожаловался он. — Ребята, неужели вы не знаете, кто такой Рой Харрис?[23]

Бедняга Стэн. У него был бзик: запасать еду впрок. Каким бы голодным он ни был, он всегда старался оставить что-нибудь на черный день. Стэн тратил уйму времени и проявлял чудеса изворотливости, пряча заначки от охранников, но наступало утро, и мы приставали к нему, чтобы он поделился с нами. В конце концов для чего еще существуют друзья?

Мы проводили время, также занимаясь физическими упражнениями и еще оценивая свои раны. Меня очень беспокоили сломанные зубы. Охранники только что не плевали в нашу еду, и я представлял себе, как мерзкие иракские бактерии набрасываются на мои обломки, те начинают гнить, и в конце концов все мои зубы сыплются подобно костяшкам домино.

Мы вели счет дням, и 24 февраля мне было особенно плохо. Я не мог избавиться от мыслей, как бы провел этот день, если бы находился в Англии. Была бы Кэти целый день с нами или я лишь позвонил бы ей и поздравил с днем рождения?

К концу месяца майор стал наведываться к нам все чаще, как правило, вскоре после наступления темноты. Он говорил нам о том, как прекрасно живется иракскому народу после революции. В стране система бесплатного здравоохранения, и старики, уходя на покой, получают солидную пенсию. Кроме того, Саддам ввел всеобщее бесплатное обучение, причем это относится и к высшему образованию — даже если учиться приходится за рубежом.

— Наши дети читают в школе Шекспира, — как-то раз сообщил нам майор, показывая экземпляр «Гамлета». — Вчера вечером я возвращался домой, и у меня за спиной взорвалась бомба. Быть или не быть — на все воля аллаха, не так ли?

Мы промолчали, и он через какое-то время пробормотал:

— Знаете, с вами здесь хорошо обращались.

Это явилось лучшим указанием на то, что война скоро закончится. Мы не стали говорить майору, что норовят проделывать у него за спиной охранники. Это только усугубило бы ситуацию.

— Просто помните, что все случившееся раньше не имеет ко мне никакого отношения, — повторил майор.

Несомненно, он сознавал, что исход войны предрешен, и старался прикрыть свою задницу.

Однажды ночью мы услышали грохот открывающихся ворот, а затем стоны и причитания. Я терпеть не мог, когда ворота открывались ночью; это вселяло в меня беспокойство. Но сейчас не вызывало сомнений, что в тюрьму привезли нового заключенного. Некоторое время слышалось невнятное бормотание, затем раздался долгий пронзительный крик. В следующую же ночь мы познакомились с новоприбывшим. Его звали Джозеф Смолл, позывной «Дикий кот». Он был майором авиации морской пехоты Соединенных Штатов. Бедняга, его сбили, как он сообщил, в последний день наземных боевых действий. Выпрыгнув с парашютом, Смолл неудачно приземлился, повиснув на дереве. У него был открытый перелом ноги, а иракцы лишь наложили на это место шину.