Мысли - Андрей Демидов

В нагрудном кармане Обертфельда лежала чековая книжка этого же банка, похищенная два месяца назад у немецкого бизнесмена Карла Лемке, неосторожно оставившего ее в кармане пиджака в момент приятного времяпрепровождения в обществе валютной проститутки. Обертфельд мог бы достать ее и сверить каждую закорючку. Но он настолько часто рассматривал чековую книжку в дороге, что запомнил все до мельчайших деталей и, кажется, сам мог бы подписаться: «Председатель совета директоров Отто Розенберг».

Даже так.

— Ну как, Обер, все путем? — толкнул его под локоть Кононов, с блестящими глазами засовывающий денежные пачки за пазуху.

— Да крикни всем, чтобы залезали в две последние машины, — срывающимся голосом скомандовал Обертфельд.

Кононов, надсаживая глотку, заорал:

— Эй, всем собраться у двух последних машин! Эмблемы в петлицах сменить на общевойсковые! И не спускать глаз с зеленки и этих козлов!

По знаку Язбека из провала подземного арыка высыпали люди в одинаковых пятнистых комбинезонах и заняли места водителей, бряцая оружием. Остальные влезли на снарядные ящики и застыли без движения. В их повадках чувствовалась железная выучка и готовность к любым неожиданностям. Это были не моджахеды, днем дехкане, толкающие за волом деревянный плуг, а вечером и ночью отчаянные головорезы — воины Аллаха. Это были выпестованные лучшими инструкторами, увешанные с ног до головы современным оружием отборные солдаты Саддама Хусейна. Медлительного Абдулхака, путающегося в просторной балахуше, они быстро, но почтительно затолкали в головную машину, и колонна тронулась прямо через кустарник, взбираясь на отлогую возвышенность. Двигатели ЗИЛ 131 бешено ревели. Сизые выхлопы заволокли окрестности.

— Домой… Домой… Живее, живее… — торопил своих боевиков Кононов. Он кашлял от пыли и выхлопных газов, дергал медлительных за ремни, шлепал ладонью по их жирным спинам, раздавал оплеухи. Грузовики наконец тронулись. Справа и слева замелькали скалы и скудная придорожная растительность.

— Живее, домой! — вторил Кононову довольный Жила. Он, подпрыгивая на ухабах под тентом кузова, среди термосов с водой и бочек соляры, вкручивал в петлицы общевойсковые эмблемки. Теперь боевики были остатками третьего батальона 47 го мотострелкового полка, идущего в Кабул для отправки на Большую землю. Теперь они были дембеля, отслужившие установленный срок службы, о чем свидетельствовали их военные билеты. Кабул ждал их зарезервированными местами военно транспортных самолетов и сладкой улыбкой подкупленного начальника тамошней пересылки, гибель которого от шальной пули была уже запланирована на следующую неделю. Следы надо заметать. Особенно если это не очень дорого стоит…

Ягов любил страховаться.

Вокруг было тихо, холодно и сыро. В воздухе монотонно звенели комары. В глубине чащи лениво ухала сова. Где то далеко стучали на стыках колеса тяжелого состава и лесное эхо с разных сторон и на разные лады повторяло эти металлические звуки.

Фогельвейде, лежа среди травы и прелых прошлогодних листьев под сводами густого леса, грыз вялую травинку и чувствовал, как медленно намокает болотной водой брезентовый комбинезон, одетый прямо поверх костюмных брюк и свитера из благородной шерсти ламы. Николь лежал рядом. Он маялся ноющей коленкой, поврежденной при неудачном прыжке с поезда. Неподалеку затаился Фритц, который, застыв подобно сфинксу, таращился в темноту. Несколько часов назад он прыгал с поезда самым первым. Несмотря на то что у него за спиной был рюкзак, а в руках тяжелая «сумка теннисиста» с оружием, он приземлился удачнее всех. А ведь от самого Бреста мучился сомнениями:

— Как прыгать с поезда на полном ходу?! Вы, наверное, заболели горячкой. Насмотрелись вестернов. Вон, герр фон Фогельвейде ведь уже не мальчик…

Манфред в ответ только ухмылялся и поглядывал на кагэбэшника Татаринова, который всю дорогу лежал на верхней полке и только иногда, свешивая бледное лицо, поднимал к себе стакан чая в дребезжащем подстаканнике. Манфред прекрасно понимал переживания Татаринова. Ему эта неугомонная группа КРВТ комиссии приносила больше всего проблем. Кагэбэшник уже смотался с ними в Саратов, побродил вокруг объектов полигона в Семипалатинске, облазил заброшенные угольные копи в Ткварчели. И везде его подопечные развивали бурную деятельность. Где «пробивая» московскими бумагами дежурных на засекреченных КПП, где просто перелезая через заборы из колючей проволоки. На всех объектах с появлением немцев возникали скандалы с обоюдными претензиями, угрозами взять под арест или отписать в столицу кляузу о чинимых на местах препятствиях.

Татаринову приходилось улаживать, успокаивать, вытаскивать то Фритца, то Фромма из КПЗ комендатур и, дабы избежать очередной склоки с военными властями, договариваться самому о посещении военных объектов. От майора Татаринова постоянно требовали отчетов о выполненной работе, требовали расписание движения КРВТ группы, строго напоминали о необходимости предупреждать заранее всех начальников, к которым КРВТ группа планировала нагрянуть. Он ночами писал докладные, засыпая над своими корявыми строчками, угрюмо выслушивал очередные разносы за нерасторопность и просил себе в помощь еще парочку сотрудников, на что получал однотипные ответы: «Из ЦК получено указание не чинить препятствий. Мы не можем приставить к группе целую толпу сотрудников нашего аппарата. Ооновцы сразу взвоют, что их возят под конвоем. Все. Продолжайте работать». Сейчас Татаринов лежал в кустарнике, справа от Манфреда и тревожно раздумывал, отчего это немцы полезли в такую глушь. Что этим дуракам здесь могло понадобиться? Майору так и сказали в УКГБ по Волынской области, в ответ на его сообщение об экспедиции в Ковельские леса: «Вот дураки! Там ведь, кроме болот, ничего нет. Ну и пусть себе там лазают».

Хорст Фромм осторожно, чтобы не захрустеть бумажной оберткой в полнейшей лесной тишине, грыз печенье за три марки, случайно купленное на вокзале в Бресте у чересчур приставучей торговки. Оно было недопеченное и слишком соленое. Но все остальные продукты, капитально упакованные, находились в рюкзаке Фритца, а за два часа лежания без движения в густой осоке Хорст успел проголодаться. Печенье же «Краснознаменное» оказалось в кармане куртки, под комбинезоном, и сейчас методично уничтожалось оперативником.

— Хочешь пожевать, Ганс? — еле слышно прошептал Хорст в ухо Николю.

Тот отрицательно покрутил головой и так же тихо ответил:

— Тихо! Идет смена…

Метрах в тридцати от них, среди зарослей молодого орешника, послышался хруст валежника и приглушенное позвякивание.

Вспыхнул карманный фонарик, послышались хриплые спросонья голоса:

— Ну сколько его здесь можно караулить. Уж сдох, наверное. Больше двух недель прошло.

— Ты, Звонарь, меня засношал уже. Не хочешь стоять в карауле, лезь в дыру и найди его. И все закончится!

— А, Борисов, как дела? — отозвались на их говор из еле различимой палатки, стоящей у абсолютно черного подземного лаза. В палатке зашевелились, оттуда потянуло табачным дымом и квашеной капустой.