Аномалия Шарли - Ша Форд

дуб справа от нас. Мы проехали мимо этого дерева уже четыре раза. Она поняла, что я ездила кругами.

— Да, я знаю, — мои пальцы сжали руль, пока из-под них не проступила белая кость. — Я знаю.

«Нельзя плакать, — только эта мысль была у меня в голове. — Нельзя плакать».

Наконец, я набралась смелости и поехала к плато.

Однажды Уолтер указал мне на него — сказал, что это единственное место вокруг Ничто, где он мог хорошо выспаться. Место выглядело как холм с обрубленной вершиной. Его крутые каменистые склоны поднимались довольно высоко, прежде чем они, наконец, заканчивались у основания плоского плато земли.

Я всегда хотела посмотреть, что находилось на вершине плато; Мне всегда было интересно, действительно ли там так мирно, как говорил Уолтер.

Я надеялась, что это было так… ради Аши.

Боже, это было больно. Она заволновалась, увидев плоскогорье, и звук ее счастливой болтовни пронзил меня до костей. Я едва успела припарковать грузовик, как она вылетела из двери.

— Да? — вопила она. «Да» — одно из ее новых слов — она использовала его, когда просила разрешения что-то сделать, когда мы оба прекрасно знали, что она все равно это сделает.

На этот раз я была не против.

— Ага, иди, — сказала я, указывая на ближайший выступ. — Я буду прямо за тобой.

Выглядело грубо, но на самом деле это был довольно легкий подъем. Гладкие белые скалы торчали достаточно, чтобы сделать опоры, и было много трещин, в которые можно было зарыться руками. Даже если бы я не умела лазать, все, что мне нужно было бы делать, это следовать за Ашей.

Она прыгала по плато с уверенной скоростью, ее конечности двигались быстрее, чем я могла себе представить. Иногда она цеплялась за один из больших выступов и позволяла ногам болтаться в воздухе. Когда выступ оказывался вне ее досягаемости, она сгибала ноги и прыгала, чтобы схватиться за него.

Ее восхождение было чудом, за которым можно было наблюдать. Хотела бы я получить от этого удовольствие, но дробовик, который я несла за спиной, внезапно стал весить в десять раз больше, чем должен. Мне казалось, что мои глаза кусали муравьи… и было сложно не расплакаться.

Я сосредотачивалась на подъеме и старалась не думать о том, что произойдет дальше. Я тоже неплохо с этим справлялась. Затем, когда я подтянулась на плато, Аша схватила меня за руку.

Ее хватка была сильной и уверенной. Ее ладонь идеально подходила к моей, между нами нет ни волоска. Я чувствовала все. Меня внезапно поразило: тепло ее кожи, прижавшейся к моей, наша кровь текла вместе. Линии и бороздки на наших ладонях образовали разные формы.

Но они подходили.

Они подходили…

«Нет, перестань. Сейчас нельзя расслабляться — ты должна оставаться сосредоточенной», — зарычал голос у меня в голове.

Это был новый голос. Вряд ли я начала слышать его, пока не убила Брендона. Должно быть, что-то изменилось во мне в тот день, что-то сдвинулось в глубокой, темной части моей души.

Этот голос не был плохим. Но иногда он пугал меня до чертиков. Большую часть времени я даже не слышала, как он говорил. Я просто чувствовала, как мой позвоночник напрягался, а грудь сдавливало, и я могла делать все, что нужно, чтобы выжить.

Обычно только после того, как я уже сделала что-то, я задавалась вопросом, правильно это было или нет. Этот голос, казалось, не слишком заботился о том, чтобы все было правильно.

— Ву! — Аша откинулась и завыла на ветер. Она уже перебежала на другую сторону холма и стояла так близко к краю, что один сильный порыв ветра мог сбить ее с ног.

Или один меткий луч.

«Нужно сделать это, — говорил мне голос. Я никогда не слышала, чтобы он говорил так четко. — Ты должна. Ты знаешь, что это единственный способ защитить Уолтера».

Это был единственный путь. И я бы сделала что угодно, чтобы защитить Уолтера, потому что я любила его.

Я редко слышала произнесенное слово и не могла вспомнить его значение. Но любовь была новой. Никто не использовал это слово в Далласе. Никто никогда не говорил, что любит кого-то другого. И его было легче сказать, чем слово «сварливый», но Говард не удосужился научить меня ему.

Я бы до сих пор понятия не имела, что это слово существует, если бы не Ночной Уолтер.

— Зачем я это делаю, урод? Почему я должен продолжать это делать? — пробормотал он в Логове.

Я предположила, что он имел в виду полбутылки виски и колпачок с таблетками, которые он выпил ранее.

— Эм, потому что тебе нравится, как это ощущается, я полагаю?

— Как это…? Нет! Такое ощущение, что просыпаешься с ножом между ребер. Думаешь, мне это нравится?

— Ну, нет, — осторожно сказала я. Я была очень растеряна в тот момент, но, очевидно, не настолько взволнована, чтобы закрыть свой рот. — Тогда почему ты продолжаешь это делать?

— Я не знаю! Вот что я говорю! — Уолтер взвыл. — Какой смысл продолжать, когда я знаю, что больше никогда их не увижу? Прошло двадцать лет, а я — Боже, я до сих пор скучаю по ним, будто они были здесь вчера! Столько времени прошло, а я до сих пор…

Я смотрела сквозь свет кухонного огня, как Уолтер вытянул перед собой руки. Они были вялыми, но настолько распухшими в суставах, что сгибались внутрь. Блеклая синева его глаз, казалось, растворилась в белках, пока не остались только налитые кровью зрачки.

И они были… пустыми.

— Я до сих пор вижу их лица. Нас было восемь человек, понимаешь? Восемь. Я вижу, как каждый из них смотрит на меня, как только закрываю глаза. Я любил их. Я любил их, и поэтому я никогда не забуду их.

— Ты любил их? — сказала я. — Что это обозначает?

Губы Уолтера сердито скривились в неряшливых завитках бороды.

— Ты не знаешь, что значит любить кого-то, урод? Я тебе скажу: любовь к кому-то другому ставит их выше тебя — выше всего. Делает тебя глупым. Сводит с ума. Делает тебя убийцей. Нет ничего, что бы ты ни сделал для того, кого любишь.

Мои мысли немедленно обратились к Ральфу и ко всем глупостям, которые я делала после того, как потеряла его.

— Как узнать, любишь ли ты кого-то?

— Хм. Вот в чем дело, — Уолтер отвел взгляд от меня, на самый темный край Логова. — Ты не знаешь, пока они рядом с вами. Ты не узнаешь, действительно ли ты любишь кого-то, пока он