Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер

Э, пустое! Остановись! Глубокая раздумчивость без юмора – верный путь к величавой торжественности идиота.

Пошел к себе в гостевую спальню и на прикроватной вешалке-подставке узрел нечеловеческой элегантности смокинг – он дымно светился шелковыми лацканами, как рояль-миньон. На кровати аккуратно положена тончайшая белая рубаха с накрахмаленной грудью-пластроном, с жемчужными пуговками и запонками.

Н-да-тес, скромное обаяние буржуазии. Эта жизнь так удобна, привлекательна, мила – может, мне кого-нибудь по блату протырить на нее? А самому свалить к едрене-фене?

Ладно! Если поживем, то увидим. В душе долго плескался под острыми, колющими струйками, уменьшая постепенно горячую воду, пока не стало нестерпимо холодно. И трезво.

Вылез, натянул толстый махровый халат с шитой золотом монограммой «АС», посидел в кресле, чтобы не тревожить на кровати, не стеснять покой моей барской рубахи с крахмально-кружевным пластроном. За окном в саду раздавались возбужденные голоса, смех, крики, гавкал Мракобес, с шипением, в брызгах искр пролетела петарда. Праздник назревал как нарыв.

Оделся, нацепил бабочку, причесался. Туфли – тонкие и мягкие, как хороший презерватив. Положил свою «беретту» в задний карман брюк. Посмотрел на себя в зеркало. Как странно выглядит человек в смокинге!

Слушай, але, ты чего тараканишь? Не знаю. Мне грустно. Плохой признак. Современный человек должен испытывать или злобу, или кайф. Все остальное – игра навылет.

Спустился в холл и в дверях встретил Марину с бокалом шампанского в руках.

– Серега! Тебя мне и недоставало!..

– Как только – так сразу…

– Не говори ты эти всеобщие пошлости! – сморщила свой короткий хорошенький нос Марина. – Когда-то ты меня удивил – мент читал на память Георгия Иванова…

– «Поговори со мной о пустяках, о вечности поговори со мною…» – усмехнулся я. – Знаешь, это очень мешает в работе и в быту, в боевой и политической подготовке…

– Плюнь ты на всю эту чепуху, – предложила Марина. – Не к чему больше готовиться. Все экзамены давно сданы. Нас оставили на второй год. Давай выпьем!

– Отчего бы нам не выпить? – Я взял с подноса бокал, а ей протянул закусить маленькое миндальное пирожное.

Она отвела мою руку с гримасой отвращения:

– Терпеть не могу миндальные пирожные. От них несет цианистым калием…

У нее глаз был под влажным напряжением слезы, готовой пролиться при любом неосторожном слове. Но я ее знал давно – никогда Марина не плакала, а только еле слышно потрескивали сухие молнии неразразившейся грозы.

Мы чокнулись, пригубили, и она сказала негромко:

– Я виделась с Котом…

Я допил свой бокал, пожал плечами:

– Ну, вообще-то ты меня не удивила. Он ведь вернулся сюда за мечтой… Он хочет, наверное, своего журавля с неба?

– Серега, беда в том, что Коту не нужен журавль в небе, – серьезно, спокойно, трезво сказала Марина. – Он по ошибке гонится за мной, будто за волшебной небывалой птицей, золотисто-розовой, как фламинго. А я уже никогда не взлечу в это заоблачное голубое поднебесье…

Вспыхнула огромная хрустальная люстра, заметалась быстрее обслуга, Марина вынула из сумки и протянула мне маленький телефон, сказав:

– Он тебе позвонит. Он знает, что твой телефон прослушивают. Позвонит по своему, если станет совсем невмоготу. – Подумала и неуверенно добавила: – А может, и я позвоню, если выхода не будет… Я номер помню…

Я спрятал телефон и пошел к парадному входу.

Теплая латунная желтизна неба – солнце только ушло за кроны деревьев. Пахло сеном и подступающей осенью. Хорошо было бы завалиться в смокинге на траву, слушать, как стрекочут кузнечики, смотреть в меркнущее небо, по которому гнался мой безумный друг за Мариной, которая не хотела, не могла, разучилась летать, пить коньяк и медленно, как в ночь, погружаться в сон.

Нельзя. Гость пошел от ворот табуном. На ступеньках их встречал Сашка, торжественно ручкались, обнимались, говорили, смеялись, похлопывали по спинам и шустро устремлялись к пиршественным столам.

Я уселся сбоку на балюстраде и с огромным интересом смотрел на неиссякающий поток гостей. Их лица мне были очень знакомы, я их всех где-то когда-то видел! И вдруг вспомнил старый рассказ Брэдбери «Вельд» – из глубины телевизора вышли в жизнь, материализовались львы-людоеды. И сожрали зрителей.

Ну, эти-то были, конечно, не львы. Не хочется говорить – кто именно! Бездна, толпа, орава людей, которые с утра до ночи полощут нам, несчастному безмозглому гумусу, наши несильные мозги, – министры, депутаты, банкиры, миллионеры, обозреватели, телеведущие и еле ведомые генералы и академики. Эстрадная попса – вся! Тьма баб, сверкающих брюликами, как догорающий бенгальский огонь. И отдельно гуляла какая-то неведомая мне молодая поросль этой прекрасной жизни – шальные девочки полусвета и томные мальчики полутьмы.

Все пили, шутили, говорили одновременно, обнимались, хохотали, толкались – они общались. Наверное, им было хорошо здесь – на свободе, а не в тусклой пыльной мгле телевизионного ящика.

Кто-то мягко положил мне руку на плечо. Я обернулся – Лена!

– Ну что? Не нравится? – спросила она со смешком.

– Как такое может не нравиться? – возмутился я. – Просто, моя нежная Кисса, я чужой на этом празднике жизни…

– Не привык пока… Это называется парти, большая тусовка. А теперь возьми-ка себя в руки!

– А что такое? – озаботился я.

– Следи за своим лицом – у тебя такое выражение, будто ты хочешь у них у всех проверить документы…

– Может, не помешало бы?

– Это не твоя забота сейчас! И поверь мне на слово – у них документы лучше, чем у тебя.

– Наверное, – сразу согласился я. – И скорее всего их больше…

– А вон идет мой драгоценный папаша! – воскликнула Лена. – Хочешь, познакомлю?

– Лучше в следующий раз, как-нибудь при случае… – зажевал я резину.

– Как хочешь, – легко согласилась Лена. – Я тебе хотела сказать, что в смокинге ты – полный отпад! Не жалко даже девичьей чести…

Она ласково провела ладонью по моей руке, задержалась на запястье и вдруг резко спросила:

– А где твой браслет?

– Хитрому Псу подарил…

– Амулет? Подарил свой амулет? – потрясенно смотрела она на меня.

И тут я испугался, потому что из ее круглых распутных веселых глазищ брызнули слезы – прозрачные блестящие горошинки, кипящий град.

– Господи! Ну как же можно быть таким раздолбаем! Это же не безделушка! Сережа, это ведь твой оберег, твое заклятие, щит небесный! Зачем он Серебровскому – он сам кого хошь убьет! Сережа, как можно быть таким дураком! Ты ведь больше не мальчик! Вы не ремарковские товарищи, вы не индейцы во дворе! Страшная жизнь вокруг идет…