Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

Рукой на перевязи она поворачивает дверную ручку.

Затем ногой распахивает дверь и вылетает на веранду, готовая стрелять. Поворот вправо — ничего. Поворот влево…

По ступенькам вниз карабкается енот.

— Черт! — восклицает Летти.

Отдувается, еле переводя дух.

Потом, посмеявшись над собой, думает, что надо раздобыть карабины и надеть их на мусорные бачки. Захлопывает дверь и хочет лечь обратно в постель.

Но рука так болит, что она сворачивает в ванную, зажигает свет и глотает еще парочку викодинов.

Потом гасит свет и ложится.

Лев вжался в угол дома.

Он видит, как зажегся свет и как он погас.

Ники видит, как Пол Гордон выходит из «Старбакса» с чашечкой капучино в руке. Выходит гордо, чуждый самой мысли, что мир когда-нибудь может на него ополчиться.

Водитель подвозит его через почти пустую парковочную площадку к дверям банка, где Гордон подходит к банкомату; поставив свой капучино на полочку, он сует в прорезь банковскую карту и, нетерпеливо постукивая ногой, ждет, пока машина кончит гудеть.

Ники наблюдает за этим с заднего сиденья машины, а Даня спускает стекло со стороны пассажира и опирает на край окна автоматический пистолет.

Гордон получает наличные и с двумястами баксов в одной руке и капучино в другой попадает под град пуль, направленных ему в грудь. Капучино льется на залитую кровью рубашку, а Гордон падает на тротуар.

— Уволен, — говорит Ники.

Тедди Кул поступает умно.

Он ударяется в бега.

Едва эта проклятая полицейская ищейка бросила, уходя, что он, Тедди, «пел, как птицы поют», Тедди мигом смекнул, что донести на него русским для его дружков — лишь дело времени.

Тедди понимает, что влип.

И, несмотря на боль, собирается с силами, пакует кое-что из вещей, садится на свой мотоцикл и едет на восток, желая выждать, пока вся эта ерунда не утихнет и не рассосется. Он думает направиться в Аризону.

Он поступает очень умно.

Но потом совершает глупость.

Останавливается выпить пива.

И это еще не самая большая глупость, самая же большая глупость состоит в том, что выпить пива он решает в так называемом «Уголке Кука», что возле Моджеска-Каньона — излюбленном баре байкеров. Тедди решает, что пива выпить нужно, а это последнее подходящее место перед многими пустынными и засушливыми милями пути, когда нечем будет утолить жажду.

Пиво такое вкусное, что он заказывает еще кружечку.

Болтает и шутит кое с кем из приятелей, в результате чего выпивает целых пять кружек и даже не замечает, что один из приятелей беседует с кем-то по телефону.

После седьмой кружки он решает, что пора в дорогу, пора выбираться отсюда, но сначала надо отлить: мочевой пузырь переполнен и тянет вниз, как пятидесятифунтовая гиря.

И он сползает с табурета и, толкнув металлическую дверь мужской уборной, оказывается перед безукоризненно чистым стальным писсуаром.

В полном одиночестве.

Из бара доносится блеянье Джорджа Фарагуда, и Тедди, слегка покачиваясь под музыку, расстегивает ширинку и пускает струю.

— А-а-ах!

Из кабинки выходит человек; приставив пистолет к затылку Тедди, он нажимает на спуск.

Тедди умирает, уронив то, что осталось от лица, в писсуар.

Непосредственно рядом с белой губкой для мытья.

Судья Джон Бикфорд получает анонимный звонок по домашнему телефону. Неизвестный сообщает ему, что его многолетние усилия на ниве юриспруденции получили должную оценку. Что оценка эта передана генеральному прокурору и что в завтрашнем «Реджистере» появится статья о его связях с убитым Полом Гордоном, в свою очередь связанным с русской мафией.

Бикфорд прощается с женой и едет в мотель на взморье, где, заглушив тревогу выдержанным двенадцатилетним шотландским виски и валиумом, на рассвете режет себе вены.

Статья в утренней газете не появляется.

Вышедший на пенсию судья Деннис Мэллон тоже получает аналогичный телефонный звонок и летит в Мексику с посадкой на Большом Каймане. Там у него дом.

Доктора Бентона Говарда машина сбивает на тротуаре. Травмы его настолько серьезны, что оказываются смертельными.

К утру просачиваются слухи, что Говард был завербованным агентом Особого отдела по борьбе с русской организованной преступностью.

Который делает свое дело.

Получившее потом в полицейской хронике и специальной литературе наименование Петербургского побоища, потому что отряды Янга атакуют группу Трачева всей своей ударной мощью, как то сделала бы республиканская гвардия.

Людей Трачева хватают прямо и решительно. Их настигают дома, в постелях с любовницами.

Виктор Трачев в этот вечер сидит себе тихо-спокойно дома и смотрит по телевизору «Копов», когда в дверь вламывается Янг с автоматом в руках — что тебе Роберт Стэк. Трачев недоволен таким вторжением, ведь перед дверью он выставил охрану. Однако руки у его охранников уже скручены за спиной пластиковыми жгутами, так что практически охранниками они называться теперь не могут.

Ну что, братцы-бандиты, делать будем?

Трачев тянется к очкам.

И совершает ошибку, потому что, прежде чем Янг успевает крикнуть: «Ты что, мать твою, делаешь?!» — один из ребят всаживает две пули в грудь Трачева. Ведь он, мать твою, знает, что делает.

Он готовится получить причитающийся ему кусок пирога от Ники Вэйла. Вот что он делает.

Когда придут, что мы скажем людям?

А парни Хименеса вовсю шуруют в Лос-Анджелесе.

Они ломают двери по всему Ферфаксу, сталкивают в кювет машины, перекрывают магистрали и улицы. Они берут пачками автомобильных угонщиков, трюкачей-автомобилистов, вымогателей и наркодилеров, всех исполнителей второстепенных и главных ролей в звездной команде Рубински, всех «дойных коров» Шаллера.

Самих Рубински и Шаллера они тоже забирают.

Рубински застают в постели с женой — Хименес подымает его, приставив ему к затылку пистолет. Шаллер режется в покер с друзьями, когда игру неожиданно прерывают.

Но не хватает Кэззи Азмекяна.

Его нет дома.

Он на ночной морской прогулке в двадцати морских милях от Розариты, рыбачит с борта своей сорокафутовой яхты.

Выясняется, что плавать он не умеет, потому что, когда вернейший из его охранников вдруг кидает его за борт, Кэззи, издав короткое бульк-бульк-бульк, быстро исчезает в пучине.