Влюбляться лучше всего под музыку - Елена Соколова

И ничего больше никогда не приносило ему такой радости как тогда, когда темноволосая студентка Сонечка встречала его после занятий, шла рядом и украдкой, пока никто не видит, брала за руку.

Удивительно и немыслимо, но этот пожилой мужчина смотрел на меня, как на спасение, как на свет в конце тоннеля. Будто бы я могла вдруг стать тем, что вытащит его наружу из пучины тоски и самоуничтожения. Он качал головой, не веря своему счастью. А я…

Я просто сочувствовала ему и себе. Люди, обстоятельства, время — мы просто позволяем им калечить наши судьбы. Не делаем вовремя нужные шаги, не говорим важные слова, путаемся, теряемся, обижаемся… Чтобы потом тратить долгие годы на горечь сожаления. Хотя всего один телефонный звонок может стать спасением.

Всего один.

* * *

Все вокруг носятся, как оголтелые. Вытащили на середину широкой гостиной большой прямоугольный стол, застелили скатертью и начали заставлять всевозможными закусками. Да-да, как в том фильме: почки заячьи копченые, головы щучьи с чесночком, икра черная, икра красная, икра заморская… баклажанная!

И руководит всеми, словно дирижер, бабушка Димы — бодрая женщина лет шестидесяти в цветастом трико. Свистом и щелчками пальцев она заставляет невестку (оперную приму, между прочим) летать на кухню за соленьями, сына-бизнесмена бежать за штопором, а внука натирать бокалы до блеска.

Я хожу вокруг стола и только хлопаю глазами. Зачем ребята меня сюда притащили? Вроде как сходка семейная: родственники Димы знакомятся с Машиными родными. Одна я сбоку, с припеку. Зато удалось познакомиться с Калининым младшим. Не Димой, а с тем, кто являлся братом его отцу — с Иваном. Вот у кого-кого, а у него уж точно не было ни единого живого места на теле, все украшено черно-белыми и цветными татуировками.

Глава их большой семьи, то бишь ба или бабулька (в миру Мария Федоровна Калинина) оказалась настоящей зажигалочкой. Юморная, задорная, она беспрестанно шутила, подкалывала нас и заставляла есть. Никто даже за столом ладом не расселся, но уже был сыт до отвала. Лене Викторовне досталось больше всех — она пыталась задобрить женщину холодцом и домашним салом, очевидно догадываясь, что ее внук собирается сегодня свататься к Маше.

Самой же подруге было очевидно уютно в этой компании в большом деревенском доме. Она стойко выдержала очередную экскурсию по дому с ежесекундными: «посмотри, а это Димины рисунки, а это Дима на горшке, а вот его рогатка, а в этом сундуке его игрушки, а перед этим зеркалом он давил прыщи, а здесь его впервые застукали за…» И так далее. Машке даже нравилось, а вот Дима нервничал все сильнее.

— А я что-то про тебя знаю, — толкаю его в бок, когда все усаживаются, наконец, за стол.

Парень убирает волосы со лба и наклоняется ко мне:

— Что, Солнцева?

Видя, что Машка отвлеклась, шепчу:

— Ты плохо прячешь свои эмоции и… — Хитро улыбаюсь. — Маленькие красные коробочки.

Указываю на торчащий из кармана его джинсов сзади краешек красного бархатного футляра. Как я уже догадалась, с колечком.

Он подскакивает, хватаясь рукой за карман, и смотрит на меня.

— Я — могила, — играю бровями. — Только не нервничай так явно, выбери самый подходящий момент и скажи.

— Если мне дадут слово, — хмурится он, — видишь, все сегодня поздравляют маму с папой с днем свадьбы. Не отбирать же у них праздник…

— Они обрадуются, вот увидишь.

— Даже не знаю. Возможно. — Приподнимается и наливает вина своей подруге и сока мне. — Сама-то чего вся как на иголках?

— Я? — Делаю равнодушное лицо, оглядывая смеющихся гостей. — С чего ты взял?

— На телефон каждые пять минут глядишь.

— Так… просто… — Сглатываю, чувствуя, как неприятно ноет от тревоги в районе желудка. — С обеда не могу до Паши дозвониться. Хотела кое-что сказать ему…

— Может, — пожимает плечами Дима, — он на репетиции?

И виновато прячет взгляд. Вздыхаю и поднимаю бокал с соком. Раздаются тосты, все поздравляют Диминых родителей, пьют шампанское и вино. Пригубив кислый сок, ставлю обратно на стол. Стараюсь не киснуть сама и вновь проверяю телефон — ничего. От расстройства накладываю себе полную тарелку салата, заношу над ней вилку и чуть не роняю ее, потому что раздается громкий звонок в дверь.

Вытягиваюсь в струнку, поправляю волосы. Пусть это будет Паша! Пусть! Пусть! Замираю в ожидании, когда под общий шум Дима встает и лениво идет к двери. Никому и дела нет до того, кто мог прийти в такой поздний час, а я будто на стекловате сижу. Ерзаю, пытаюсь вздохнуть и не могу, аж дух перехватило.

Дверь распахивается, но почему-то дальше ничего не происходит. Никто не входит внутрь, а Калинин продолжает растерянно топтаться у порога, всматриваясь вдаль. Я чуть не подпрыгиваю, пытаясь разглядеть пришедшего, но там, и правда, никого нет. Пусто! В сумерках лишь видно, как бабочка бьется, налетая снова и снова на фонарь возле входа.

Внутри у меня словно что-то обрывается. Почему мне так не по себе? Сижу среди смеющихся людей и даже чтобы улыбнуться, делаю огромные усилия над собой. Печально опускаю взгляд на свою тарелку.

— Кто там, Димуль? — Спрашивает ба, вынося с кухни очередной поднос с угощениями.

— Никого, бабуль, — удивляется татуированный, возвращается и ставит перед ней на стол бутылку. — Вот, оставили тебе. Женихи твои, наверное.

Мария Федоровна долго разглядывает этикетку:

— Да ну, — морщит нос, — ко мне женихи без самогона не ходят, а это что? Лимонад! На кой он мне?

Лимонад? В кончиках пальцев начинает покалывать. Вскакиваю и устремляю взгляд на бутылку. Стеклянная, поллитровочка со знакомой до боли этикеткой. «Воткинский» — читаю на ней.

Паша!

Бегу к двери, распахиваю ее и долго вглядываюсь в деревенский пейзаж. Дома, улица, тянущаяся куда-то к реке, заборы, кустарники, мирно гогочущие гуси.

— Ань, ты куда? — Доносится голос Маши. — Что случилось?

— Я сейчас! — Бросаю на ходу, закрываю дверь и выхожу на дорогу.

Стрекочущие кузнечики, шум ветра, пение птиц в сумерках и ни одного намека на присутствие здесь Сурикова. Да как же так? Не может такого быть! Смотрю перед собой, затем налево и направо. Ни души. Затем глаза выхватывают что-то знакомое на песке. Бросаюсь туда и нахожу еще бутылку, вижу вдалеке еще одну. И еще.

Меня уже не остановить.

Дорога петляет, спускаясь к реке, а я, как гончая иду по следу, пока, наконец, не подбегаю к склону и не вижу там, внизу у реки, его машину. Забыв об осторожности кидаюсь по тропинке, всецело превращаясь в нетерпение. Теряю босоножку и вместо того, чтобы подобрать, скидываю вторую и бегу.

Это не мираж. Мне не показалось. Это его старенькая восьмерка!

Взрезая воздух и не боясь испортить прическу, мчусь к ней. Мне так много нужно ему сказать. Так много. Задыхаясь, останавливаюсь возле машины и замираю. По щекам текут слезы. Не могу их остановить, это сильнее меня. Дрожу всем телом, опускаясь рядом с ним на колени.