Загадка Эдгара По - Эндрю Тэйлор

Ayez peur, ayez peur.

Я повернул на Куин-стрит и через минуту уже шел мимо лавки мистера Теодора Иверсена. В окнах горел свет. Я пересек дорогу и зашел в паб, расположенный через несколько домов. Заказал себе пинту темного пива, протиснулся через толпу и прислонился к стене рядом с закопченным окном, дабы видеть, что происходит на противоположной стороне улицы.

Я медленно цедил пиво, пресекая все попытки завести со мною разговор. Я стоял перед неприятным выбором. Не хотелось слишком афишировать свой интерес к лавке Иверсена, но если я не подойду поближе, то не найду то, что ищу. Вскоре стало ясно: лавка — весьма оживленное место, посетители входили и выходили из лавки, а также из прохода, ведущего в задний двор, где на меня напали. Респектабельность — незнакомое слово в районе Семи Циферблатов, но все в мире относительно, и постепенно я пришел к выводу что у клиентов лавки в целом менее сомнительная репутация, чем утех, кто «посещал» задний двор.

В общем, наиболее приличные из клиентов мистера Теодора Иверсена выходили из лавки с пакетом или бутылкой. Время от времени я замечал размытые движения по ту сторону стекла, но четко видел, что происходит внутри, только в те моменты, когда открывалась дверь, и как бы ни всматривался, точка обзора не позволяла мне заглянуть вглубь помещения.

Кто-то тронул меня за руку. Я повернулся, напустив на себя свирепый вид. На мгновение мне показалось, что за моей спиной никого нет, а потом я опустил глаза и в тусклом свете пивной увидел грязное бледное личико с нечесаными рыжими волосами, свободно падающими на плечи. Сначала я решил, что это ребенок, но потом разглядел под рваной сорочкой женские формы и почти сразу же понял, кто передо мною.

— Мэри-Энн, — сказал я. — Здравствуйте.

Маленькая немая издала пронзительный звук, похожий на птичий щебет, который я хорошо помнил с момента нашей первой встречи во дворе за домом мистера Иверсена. Она схватила меня за рукав своими крошечными грязными ручками и потянула к двери. Я пару секунд сопротивлялся, испугавшись, что она заманит меня в ловушку. Она что-то пропела чистым, как у хориста, голоском. Я позволил вывести меня на улицу.

— Что такое? Что вы мне хотите показать?

В этот раз крик был резче, даже с нотками гнева. Она энергично размахивала правой рукой, показывая на конец улицы, и подталкивала меня левой, словно просила побыстрее уйти. Затем Мэри-Энн отпихнула меня, при этом ее взгляд скользнул к лавке, и я увидел на ее лице неподдельный страх. Она сжала кулаки и притворилась, что снова и снова бьет меня в грудь, но удары были легкими — девушка не хотела сделать мне больно, лишь пыталась что-то сказать.

— Они придут за мной? — спросил я. — Хотят причинить мне вред?

Рот Мэри-Энн приоткрылся, губы образовали большой овал, демонстрируя гнилые зубы. Ее крики стали громче. Она провела ладонью по моему горлу.

Головорез.

— Скажите мне только перед тем, как я уйду. — Я нащупал кошелек в кармане. — У мистера Иверсена все еще есть попугай? Тот, что постоянно повторял «ayez peur», — мистер Иверсен раньше держал его в лавке.

Она покачала головой и зашикала на меня, словно я был убежавшей курицей.

— А что с ним случилось? — я открыл кошелек и показал его Мэри-Энн.

Она плюнула на кошелек, и слюна забрызгала мою руку. Я проклинал себя за глупость.

— Простите. А когда он отдал попугая? На прошлой неделе?

В вечернем полумраке, когда сумерки сражались со светом фонарей и факелов, лицо Мэри-Энн казалось еще бледнее, а веснушки выделялись на нем, как тифозные пятна. Она смотрела не на меня, а на противоположную сторону улицы. Из прохода, ведущего на задний двор, показались двое дюжих молодцов в черных пальто. Один из них заметил меня, и я увидел, как он тронул компаньона за рукав.

В тот же момент я увидел еще кое-кого, причем так неожиданно, что с трудом поверил своим глазам. Этих двоих опередил третий, маленький, перекошенный, но довольно крепкий, — он подтолкнул их в мою сторону, а сам открыл дверь в лавку мистера Иверсена и исчез за нею — по какому-то акустическому капризу я слышал даже, как звякнул колокольчик над входом, — но я успел его узнать. Это был дантист по фамилии Лонгстафф, который вместе с матерью жил на Ламберт-плейс, тот самый, что дал мне сумку с отрезанным пальцем.

Мэри-Энн взвизгнула и бросилась бежать. Я быстрым шагом двинулся в противоположном направлении к перекрестку, который собственно и дал Семи Циферблатам название. Я обернулся и увидел, что здоровяки мчатся по проезжей части, невзирая на экипажи. Я наплевал на достоинство и пустился наутек.

Следующую четверть часа мы играли в лисицу и гончих, и все это время я бежал на юго-запад. В конце концов я потерял их из виду. Нырнув в переулочек, ответвлившийся от Джеррард-стрит, я прошел задворками и вышел на восточную оконечность Лайл-стрит. Я замедлил шаг и не торопясь дошел до огней Лестер-сквер. Я решил, что там мои преследователи не осмелятся напасть, даже если они смогли-таки меня выследить. Затем два раза обошел площадь, чтобы удостовериться, что оторвался от погони.

Наконец я вернулся на Стрэнд и Гонт-корт. Я устал, голова кружилась от голода, поскольку я последний раз ел задолго до встречи с Софи. Но опасения, тяжким грузом давившие на меня, были хуже усталости и стертых ног.

Рядом с поворотом на Гонт-корт стоял какой-то экипаж. Кучер свернулся калачиком на козлах, укрывшись пальто. Стекло было опущено, и в ночной воздух выплывал аромат сигары, мгновенно заглушая все остальные запахи улицы. Я увидел пару глаз, белки которых сияли на фоне полумрака, и услышал знакомый голос.

— Какая приятная встреча! — сказал Салютейшн Хармвелл.

В апартаментах мистера Ноака на Брюэр-стрит Салютейшн Хармвелл принес мне сэндвич и бокал мадеры. Очень кстати, но сытость вкупе с теплом, поздним часом, мягким креслом и усталостью разморила меня. Пока мы ждали в огромной обшарпанной комнате на втором этаже, я уснул крепким сном.

Меня разбудил негромкий стук в дверь. На мгновение, балансируя между сном и явью, мне привиделось ложе из цветов, лепестки которых блестели и подрагивали, как тлеющие угольки в костре, а время растянулось, превратившись в черную безграничную пустыню вокруг этого догорающего костра. Но тут розы превратились в завитки шерсти: выцветший ковер переливался в свете лампы. А время было лишь тиканьем часов над камином и предвкушением рассвета.

Я услышал шаги внизу; звякнула цепочка, громыхнул засов. В некотором замешательстве я сел и откашлялся, меня мучило подозрение, что я храпел во сне.

— Прошу прощения, — сказал я. — Я задремал.

Салютейшн Хармвелл, молчаливый и настороженный, как охотник, все еще сидел, вытянувшись в струнку, напротив меня.

— Ничего страшного, мистер Шилд, — сказал он, поднимаясь со стула. — Это мы виноваты, что привезли вас в столь поздний час, но теперь, по крайней мере, ваше ожидание подошло к концу.