Психологический портрет убийцы. Методики ФБР - Марк Олшейкер

– Значит, вы его поймали, – заключил я.

Спустя несколько недель мы узнали, что результаты анализа ДНК и сравнения отпечатков пальцев также совпали: следовательно, у защиты остался один возможный сценарий – о том, что полиция сфабриковала улики, чтобы обвинить подозреваемого. Здесь опять в игру вступают анализ профиля личности и наш метод следственного анализа. С нами часто советуются сразу после совершения преступления, но еще более часто к нам обращаются за повторными консультациями, тогда, когда обвинители готовят свою версию дела – так бывало во время судов над Уэйном Уильямсом, Седли Эли, Клеофасом Принсом. Прежде всего мы можем разработать эффективную стратегию обвинения, если подсудимый решит выступить в качестве свидетеля в свою пользу. Для такого обаятельного, любезного и сдержанного подсудимого как О. Дж. Симпсон требовался заранее составленный план действий обвинителей во время перекрестного допроса, который показал бы присяжным: этот человек способен совершить поступок, в котором его подозревают, а именно жестоко убить бывшую жену и ее знакомого.

Поскольку почти все, в том числе и присяжные, слышали сообщения службы 911 об угрозах О. Дж. Симпсона в адрес Николь, я бы, вероятно, взял этот случай за основу атаки, заставив подсудимого показать свое истинное лицо. По ходу дела мы смогли бы вскрыть тайные стороны его личности. У нас имелось достаточно данных о личной жизни Симпсона, чтобы использовать их с максимальной пользой.

Этот факт, по моему убеждению, не ускользнул от внимания Роберта Шапиро и Джонни Кохрана, двух главных адвокатов Симпсона, которые решительно запрещали подзащитному выступать на суде. В нашей системе правосудия каждый подзащитный имеет право ссылаться на пятую поправку против самообвинения, и я никоим образом не стал бы нарушать это право. Присяжным обычно советуют не препятствовать осуществлению этого права. В сущности, им объясняют, что подсудимый вообще не должен защищаться. Тяжесть доказательства его вины возлагается только на обвинителей, как и должно быть. В то же время следует признать, что, по-моему, наивно со стороны всех заинтересованных лиц не ждать от нормальных, интеллигентных взрослых людей по крайней мере удивления в случае, если человек, получивший шанс доказать свою невиновность, будет считать, что своими показаниями он добьется прямо противоположного результата. Мне еще не доводилось участвовать в процессе, когда человек, который вполне мог быть невиновным, предпочитал отказаться от показаний и упустить такой шанс.

Как говорит Винсент Бульози, чрезвычайно талантливый и речистый адвокат, который выступал обвинителем по делу Мэнсона в Калифорнии, у нас была бы извращенная система правосудия, если бы большинство людей, обвиненных полицией, представших перед присяжными, а затем подробно допрошенных обвинителями, оказывались бы невиновными. Никто не удивился, когда основой версии защиты стало заявление о том, что полиция пыталась подставить Симпсона. Со стороны адвокатов тактика была выбрана чрезвычайно удачно, поскольку присяжные были преимущественно чернокожими, и ни один из них не стал бы оспаривать мнение, что за годы существования полицейского управления Лос-Анджелеса часто возникали случаи запугивания, жестокого обращения и других проявлений грубости полицейских по отношению к представителям нацменьшинств, особенно к чернокожим. Бульози, знавший об этом, привел несколько примеров того, как полицейские убивали безоружных людей. Отрицательную роль в этом деле сыграл и детектив Марк Фурман, нашедший окровавленную перчатку за домом Симпсона, – его антипатия к чернокожим была широко известна. Защите не понадобилось доказывать, что подсудимого подставили. Все, что от нее требовалось, – вызвать обоснованные сомнения: адвокатам следовало просто показать, что могло произойти.

При таких обстоятельствах у обвинения было два выхода: игнорировать это предположение и продолжать разбор дела или попытаться опровергнуть его, нейтрализовать как средство защиты. Если бы у меня спросили совета о стратегии обвинения окружных прокуроров Марсии Кларк и Кристофера Дардена, я бы предложил им игнорировать или свести до минимума обсуждение этого вопроса, особенно перед такими присяжными. Им следовало бы развеять сомнения в том, что полиция способна подставить подозреваемого. Поскольку отрицание этого факта было трудно доказать, мне кажется, им оставалось только продемонстрировать с помощью анализа поведения, что такое просто не могло произойти. А доказать это можно было, только представив присяжным сценарий того, как все могло произойти. Прежде всего, следовало сделать несколько предположений: один из сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса задумал подставить подозреваемого О. Дж. Симпсона. Да, такое вполне возможно. В конце концов, у нас есть причины считать, что Марк Фурман ненавидит чернокожих.

Но здесь возникает несколько проблем. Ряд чернокожих офицеров полиции и граждан охотно дали бы показания о том, что никогда не замечали со стороны Фурмана никаких проявлений расовой ненависти или предубежденности. У него были чернокожие друзья, а одно время – чернокожая подруга. Ладно, может быть, он скрывал свою неприязнь, и она прорывалась только в редких случаях, когда он становился настоящим Марком Фурманом. Значит, надо найти более надежный индикатор поведения, указывающий, смог бы такой человек как Марк Фурман подставить такого человека как О. Дж. Симпсон. Здесь мы сталкиваемся с еще одним несовпадением поведения с теорией подтасовки фактов. Несколько лет назад, служа патрульным, Фурман получил жалобу по поводу бытовых ссор в доме Симпсонов. Он имел доказательства того, что этот чернокожий избивает белую женщину, и, если бы Фурману вздумалось засадить негра за решетку, случай оказался бы как нельзя более удобным. Никто не посмел бы протестовать, если бы он обвинил Симпсона в нанесении побоев жене. Но Фурман этого не сделал. В сущности, он преклонялся перед Симпсоном. Учитывая все это, можно ли предположить, что через два года Фурман неожиданно передумал и решил сфабриковать обвинение?

Кроме того, следовало задуматься и о прецеденте поведения. Как указывает Вине Бульози в «Произволе» – проницательном и резком анализе процесса Симпсона, – в то время как предположение о грубости полиции, к сожалению, подтверждено опытом слишком многих чернокожих жителей Лос-Анджелеса, предположение о нечестности той же полиции не имеет доказательств. Подтасовка фактов – слишком сложное, изощренное и опасное занятие. Даже в худших случаях сотрудники полицейского управления Лос-Анджелеса выбрали бы другой способ сведения счетов. А выявить несовпадение характера поведения для группы проще, чем для одного человека.

Следовательно, чтобы принять теорию подтасовки, необходимо сделать ряд предположений. Чтобы подставить Симпсона, полицейским надо было собраться и договориться между собой, как это сделать. Если бы кто-нибудь из них отказался, угроза нависла бы надо всеми. Значит, им требовалось договориться о том, что настоящий убийца останется безнаказанным. Если бы они решили сделать Симпсона главным подозреваемым, а НС совершил бы еще одно убийство, все полицейское управление вляпалось бы по уши, но ничего такого не произошло.

И даже если бы они решили отпустить настоящего убийцу, им требовалось знать то, о чем в этот момент никто не подозревал, – что у Симпсона нет железного алиби на указанное время. Если бы в тот вечер он случайно оказался на одном из собраний благотворительного фонда или на презентации, тогда полиция увязла бы гораздо глубже, и заговорщики не только лишились бы работы – им пришлось бы любоваться видом на Золотые ворота из окон Сан-Квентина. Каким бы ни было их отношение к национальным меньшинствам, после дела Родни Кинга любой из них понимал: их вполне могут распять в суде и в СМИ за символическое избиение чернокожего, гораздо более выдающегося, чем Родни Кинг, и вдобавок любимца почти всех жителей страны, как белых, так и черных. Возьмем кого-нибудь из детективов, например Филиппа Ваннаттера. Ему осталось проработать всего пару месяцев до выхода на пенсию после безукоризненной, ничем не запятнанной многолетней службы. Я общался с полицейскими в течение двадцати пяти лет – с хорошими, замечательными, не слишком хорошими и омерзительными, – причем общался ежедневно, и потому знаю этих людей. Никакими силами не удалось бы заставить Фила Ваннаттера рисковать своей пенсией и свободой – другими словами, пожертвовать остатком жизни и благополучием семьи – ради подобной глупости, особенно почти перед самой отставкой. Об этом не могло быть и речи. Для такой подтасовки потребовался бы массовый заговор. Я довольно долго проработал в подобных учреждениях, чтобы знать: невозможно осуществить какое-либо серьезное действие, особенно неожиданное, чтобы об этом не узнали все.