Смилла и ее чувство снега - Питер Хег

Последняя каюта — это электромастерская. В лабиринте шкафов, полок и ящиков можно было бы спрятать небольшого слона, и у меня бы ушел час на его поиски. У меня нет часа. Так что я закрываю дверь и иду вниз.

Теперь дверь, ведущая в твиндек, заперта. И закрыта на засов. Кто-то хотел быть абсолютно уверенным в том, что никто не сможет здесь войти. Если я зажигаю фонарик, то лишь на мгновение. Это наверняка излишняя предосторожность — ведь я стою в совершенно темном помещении без окон. Но моя нервная система большего не выдерживает.

Я останавливаюсь, чтобы прислушаться. Мне надо сделать над собой усилие, чтобы не впасть в панику. Мне никогда особенно не нравилась темнота. Я никогда не могла понять привычку датчан бродить по ночам. Прогуливаться по вечерам в кромешной тьме. Слушать соловьев в лесу. Обязательно выходить смотреть на звезды. Устраивать соревнования по ночному ориентированию.

К темноте надо относиться с уважением. Ночь — это то время, когда Вселенная бурлит злом и опасностью. И можно называть это суеверием. Можно называть это боязнью темноты. Но делать вид, что ночь — это то же самое, что и день, только без света, глупо. Ночь существует для того, чтобы собираться вместе под крышей дома. Если только ты волею случая не одинок и не вынужден делать что-то иное.

В темноте звуки различаешь лучше, чем предметы. Звук воды из-под винта где-то под моими ногами. Приглушенный шум попутного потока. Гул двигателя. Вентиляция. Вращение гребного вала в подшипниках. Маленький электрический компрессор, местонахождение которого почти невозможно установить. Как, находясь в квартире, невозможно определить, у кого из соседей работает холодильник.

Здесь тоже есть холодильник. Я нахожу его не по звуку. Я нахожу его, потому что благодаря темноте я могу четко представить свой чертеж судна. Я измеряю коридор шагами. Но уже заранее знаю результат. Просто из-за волнения я раньше этого не замечала. Коридор на два метра короче, чем он должен быть. Где-то в конце его, за стеной, должна быть, по словам Яккельсена, гидравлическая система рулевого управления. Но она не может занимать два метра.

Я освещаю стену. Она покрыта той же фанерой, что и остальные стены, — вот почему я раньше ничего не заметила. Но фанеру эту прибили относительно недавно. Откуда-то из-за нее доносится приглушенное гудение, похожее на звук работающего холодильника. Фанера плотно приколочена. Это не тщательно сделанный тайник. Его наскоро соорудили за неимением лучшего. Но одной мне бы не удалось снять фанеру. Даже если бы у меня и были необходимые инструменты.

Я открываю ближайшую дверь.

Вдоль стены стоят черные ящики. На них написано: «Grimlot Music Instruments Flight Cases»[66]. Я открываю первый из них. Он четырехугольный, и по виду в нем может поместиться динамик среднего размера.

На гарантийном свидетельстве, лежащем под голубыми, блестящими баллонами акваланга из эмалированной стали, написано: «Self-contained Underwater Breathing Apparatus»[67]. Они обтянуты резиновой сеткой, чтобы защитить краску от ударов.

Я открываю другой ящик, меньше размером. В нем нечто, похожее на вентили, которые навинчивают на акваланг. Яркие, блестящие. Уложенные в вырезанную по их форме пенорезину. Дыхательный аппарат. Но такого типа, которого я никогда не видела. Который крепится прямо на баллоны, вместо того чтобы прикрепляться к мундштуку.

В следующем ящике манометры и ручные компасы. В большом чемодане с ручкой лежат очки, три пары ласт, ножи из нержавеющей стали в резиновых ножнах и два надувных жилета, на которые прикрепляются баллоны.

В большом мешке два черных резиновых костюма с капюшонами и молниями у кистей рук и на лодыжках — это костюмы для подводного плавания из неопрена. Толщиной по меньшей мере пятнадцать миллиметров. Под ними лежат два теплых костюма «Посейдон». Под ними перчатки, носки, два утепленных костюма, страховочные тросы и шесть различного вида фонариков на батарейках, два из которых прикреплены к шлему.

В помещении стоит также ящик, в котором с виду может поместиться электроконтрабас, но он немного длиннее и глубже. Ящик стоит у переборки. В нем лежит Яккельсен.

Ящик оказался недостаточно большим для него, поэтому они прижали его голову к правому плечу и согнули ноги, так что он оказался на коленях. Глаза его открыты. Моя куртка по-прежнему у него на плечах.

Я трогаю его лицо. Он все еще влажный и теплый. Температура тела крупного животного падает на несколько градусов в час, если оно лежит летом на открытом воздухе, после того как его пристрелили. Можно предположить, что для человека эти цифры не сильно отличаются. Яккельсен приближается к комнатной температуре.

Я сую руку в его нагрудный карман. Шприц исчез. Но там есть что-то другое. Мне надо было догадаться об этом раньше — металл сам по себе не звенит. Он звенит, ударяясь о другой металл. Очень осторожно, держа пальцы в его кармане, я нащупываю маленький треугольник. Он вырастает из его грудной клетки.

Трупное окоченение распространяется от жевательных мышц вниз. Так же как и нервный спазм. Верхняя половина его тела застыла. Я не могу перевернуть его и, просунув руку в ящик, проникаю под куртку за его спиной. Под лопаткой торчит кусок металла, всего лишь несколько сантиметров длиной, плоский, не толще пилочки для ногтей. Или клинка из ножовочного полотна.

Лезвие вошло между ребрами, и оттуда было направлено вверх наискосок. Я думаю, оно прошло через сердце. Потом рукоятку сняли, а лезвие осталось. Чтобы не было кровотечения.

У другого человека лезвие бы не вышло спереди. Но ведь Яккельсен очень стройный.

Должно быть, это произошло как раз перед тем, как я подошла к нему. Возможно, когда я шла через площадь.

В Гренландии у меня никогда не портились зубы, теперь же у меня двенадцать пломб. Каждый год добавляется новая. Я не хочу, чтобы мне делали обезболивание. Я разработала стратегию, с которой я встречаю боль. Я делаю вдох животом и, прямо перед тем как бор проникает через эмаль в зуб, думаю о том, что сейчас со мной делают нечто, что я должна принять. Тем самым я становлюсь заинтересованным, а не просто поглощенным болью наблюдателем.

Я была в ландстинге, когда партия «Сиумут» выдвинула предложение о том, чтобы запланированный уход американских и датских вооруженных сил из Гренландии сопровождался созданием гренландской армии. Но так они ее, конечно же, не называли. «Децентрализованная береговая служба», говорили они, укомплектованная для начала теми гренландцами, которые последние три года служили сержантами в военно-морском флоте. И под командованием лучших офицеров, которые должны обучаться в Дании.

Я думала: не может быть, они так не сделают.

Предложение не прошло. «Мы находим результаты голосования неожиданными, — говорил Юлиус Хёг, внешнеполитический представитель партии «Сиумут», — принимая во внимание то, что комиссия безопасности ландстинга рекомендовала создать береговую службу и создала подготовительную рабочую группу, состоявшую из представителей датского военно-морского флота, гренландской полиции, патруля «Сириус», Ледовой службы и других специалистов».