Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

И точно так же несколькими днями позже в Лондоне, тоже на триумфальном совершенно концерте, я не могу себе представить, что в публике хоть кто-то догадывается, что во время исполнения «Angels» одна из мыслей, что проносится в голове данного певца (обыгрывается строчка из песни, thoughts run through my head, «мысли проносятся в моей голове». — Прим. пер.) — ночью на «Большом Брате» выселение кого-то из участников.

* * *

В машине по пути на стадион Уэмбли — кто-то подсказывает ему, что ровно двадцать лет назад вышел первый сингл номер один группы Take That «Pray» — Роб зачитывает имейл от матери одного из друзей: какие-то ее друзья сегодня вечером придут на концерт, а у них годовщина, так что не мог бы Роб со сцены поздравить их. Но этого не случится.

«Это не пантомима, дорогая моя, — говорит Джонни. — „Мы все конвим в пантомиме“ — это еще раз кто сказал?»

«Джейсон Донован», — отвечает Роб. Пару дней назад вечером Роб трепался с Джейсоном Донованом в баре отеля в Шотландии, в котором останавливался. Донован выступал в Глазго в мюзикле «Присцилла — королева пустыни». Сколь фаталистичными должны были показаться слова Джейсона Донована, столь же ясно было, что он до сих пор видит себя в безопасности по эту сторону границы, что отделяет настоящее выступление от пантомимы. Но Роб, конечно, видит это под совершенно другим углом.

«Все мы кончим в пантомиме, — говорит он. — Я в пантомиме. Это все пантомима».

«Но очень крупная», — говорит Джонни.

«Большая, да, но все ж пантомима чертова. Как и все в Гластонберри в эти выходные. Все одно. Может, Джейсон хотел это сказать как „дисс“, с неуважением, но я — нет».

Беседа переходит на одного легендарного соул-певца, которого они видели по телевизору, и по поводу которого сходятся на том, что он «много сделал».

«От своего доброго типа лица, — замечает Роб, — он перешел к тому, что у него типа лицо». Он улыбается. «И я так буду выглядеть через двадцать лет». Пауза. «Десять лет». Пауза, вздох. «Пять лет…»

* * *

Роб гуляет по территории близ отеля Schloss Lebrach в окрестностях Кельна, с некоторыми музыкантами группы. Происходит такой общий разговор, как приятно здесь.

«А с наркотиками было б еще лучше», — говорит Роб мечтательно.

«Так о чем угодно можно сказать», — замечает один музыкант.

«Да уж, — говорит Роб и продумывает мысль до ее логического завершения. — С наркотиками все лучше, даже наркотики».

Этой ночью заметят некую особу, которая лезла в номер Роба по приставной лестнице. Безуспешно. Весь этот инцидент он проспал как убитый.

* * *

Заочная словесная драка с Лиамом Галлахером продолжается. Газета The Sun опубликовала совершенно уничижительный комментарий Роба о песнях Beady Eye. Роб сперва рассуждает, что ему нравится в этих песнях, но заключает тем, что «когда вы их слушаете, вы думаете: ну вставь же припев, будет отлично. Но Лиаму это никто не скажет — побоятся». Процитированный здесь разговор — один из тех, что Роб считал личным, не для передачи, но это не имеет значения — слова-то он эти сказал, и они значат точно то, что он думает. И они неизбежно доходят до Лиама Галлахера.

«Робби Уильямс сказал, что пластинка хороша, но у песен нет припева, — возражает Лиам. — Да я лучше себе яйца прострелю, чем его совета послушаю».

Несколько дней спустя Роб дает интервью по телефону хорватскому журналисту. Неизбежный вопрос — про всю эту непрекращающуюся таблоидную суматоху с Лиамом Галлахером. Иногда Роб просто не хочет напрягаться придумывать то, что не думает.

«Я просто думаю, что он просто очень ограниченная личность, — говорит он. — Как вы знаете, в прошлом пути наши пересекались пару раз, когда мы молоды были особенно, и Oasis всегда, даже, возможно, не хотя того, но они всегда типа унижали и издевались. У них множество мнений о множестве артистов, из которых большинство не может за себя постоять. И я решил, что я дам отпор, буду стоять за себя и за всех тех людей, который они оскорбили. Так что пролез я ему под кожу, храни его господи. Это очень-очень ребячески, по-детски, но я сам до сих пор очень-очень ребенок. И от этого заряд энергии получаю».

На этом он заканчивает — как будто, как будто уже все сказано. Но — не все.

«Так что, — завершает Роб, — он ограниченный идиот из школы для дураков».

* * *

В длинной автобусной поездке по Германии между Робом и Айдой происходит следующий разговор, а настроение супругов во время подобных бесед адекватно описать очень трудно. Они выказывают и раздражение, и боль, шутят над тем, что приемлемо и что неприемлемо, и шутки эти абсолютно серьезны, и, хотя не в каждой паре происходят подобные выяснения отношений, оба — смеются периодически, пусть даже подчас это смех раздраженный, и на всем этом — защитный покров любви и единства, и из одних только слов это совершенно не понятно.

Начинается все с того, что Айда говорит Тедди — ей сейчас девять месяцев и она находится в блаженном неведении об этом и том, что последует — что сейчас расскажет ей кое-что плохое про папочку, а Роб решает, возможно не очень мудро, подстегнуть Айду, напомнив ей обстоятельства их последнего расставания, того самого, после которого они воссоединились навечно.

«Помнишь, мы сели в машину, а ты узнала новость: тебя уволили с той работы…?», произносит Роб каким-то радостным тоном, который для данной ситуации может оказаться не слишком подходящим.

«Ох, а ты так прям меня поддерживал», — говорит Айда.

«Я подумал: представь себе ее шок, когда она поймет, что обратно ко мне домой еду только я один…», говорит Роб.

«Думаю, не хочешь ты шутить на эту тему, — предполагает Айда, — потому что она очень болезненная».

«Ох, бухашечка…» — говорит Роб.

«Нет уж, — говорит Айда, — есть шутки, которые ты шутить не имеешь права, потому что был ты мудаком конкретным. И наебал ты меня страшно и жестко. Вот есть вещи, о которых шутить тебе нельзя — и одна из них эта. Ну давай посмотрим, давай открутим назад. Меня уволили с шоу моего, а твоя реакция — меня бросить. Выигрышный ход. Ход, сука, выигрышный».

«Ага, „это сломано…“» — поддразнивает Роб.

«Таким поведением тебе не стоит гордиться», — ругает его Айда.

«Ага», — произносит Роб тоном явно пренебрежительным.

«Зай, ты с этой шуткой все границы перешел, — говорит она. — Я над ней не смеюсь».

«Ох, ну нет!» — восклицает он с фальшивым отчаянием.

«Да-да, ты оскорбил меня в лучших чувствах. Потому что очень зол был. Уничтожил мой дух».

«Но, — возражает Роб так, как будто действительно собирается помочь. — Я уже собирался прекратить наши отношения до того как новость эта пришла…»

«Ого», — говорит Айда.

«Не моя вина, что та новость появилась!» — возражает Роб.