Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

Клавдий сжал руку своего поводыря.

– Кто говорит со мной? Что ты видишь, раб? Это человек или только тень человека?

– Я заверяю тебя, сенатор, что я не тень, – произнес голос, который показался таким знакомым. – Меня зовут Кезон Фабий Дорсон.

– А! Ты, должно быть, сын моего старого друга?

– Значит, ты помнишь моего отца?

– Конечно помню. Мои соболезнования тебе по поводу его смерти.

– Он погиб с честью, сражаясь за Рим. Я тоже участвовал в том сражении под его началом. Он пал на моих глазах, и мне выпало позаботиться о его теле.

– Ты можешь гордиться таким отцом.

– Я и горжусь им. Он был грозным воином. Люди говорят, что в той кампании он убил больше врагов, чем любой другой в нашем легионе. Мой отец сражался и убивал врагов с упоением.

– На поле боя жажда крови естественна и уместна, – заявил Клавдий. – Радость, с которой твой отец истреблял недругов, способствовала еще большей славе Рима и еще большему возвеличиванию наших богов.

Кезон потянулся и коснулся талисмана на шее – золотого фасинума, который он снял с тела своего отца на поле боя. Амулет не защитил своего носителя от вражеского копья, но тем не менее то было лелеемое наследство. Кезон носил его в память об отце.

– Скажи, Кезон, сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– А сколько было твоему отцу, когда он погиб?

– Пятьдесят.

– Неужели так много лет могут пролететь так быстро? – Клавдий покачал головой. – Но что с тобой, молодой человек? Ты плачешь?

– Немного. Я до глубины души тронут тем, что человек, столь прославившийся благородными речами, упомянул с похвалой моего отца.

– Правда? – Клавдий просиял.

Раб посмотрел на Кезона с подозрением и сказал на ухо Клавдию:

– Господин! Это младший Фабий.

– Верно. Но его отец отличался от своих сородичей. Может быть, сын пошел в отца. Он кажется вполне почтительным.

– Заверяю тебя, сенатор, я проникнут высочайшим почтением к твоим заслугам и достижениям, поэтому и подошел к тебе сегодня. Может быть, ты откликнешься на мою просьбу.

– Может быть, молодой человек, хотя я очень занят. Говори.

– Мой отец всегда цитировал твои афоризмы. Половина его фраз начиналась так: «Как мудро высказался Аппий Клавдий…» Я надеялся, что, может быть, ты, в память о моем отце, поможешь мне составить собрание этих высказываний. Конечно, многие из них я знаю наизусть, но не хочется полагаться на обманчивую память. Тем более что некоторые мысли я наверняка подзабыл, а были и такие высказывания, которых даже я, выросший на твоей мудрости, никогда не слышал. Вот мне и подумалось: а что, если бы ты продиктовал их мне, а я бы записал? Мы могли бы сгруппировать их по темам или даже, для более широкого распространения, попробовать перевести с латыни на греческий.

– Ты знаешь греческий?

– Достаточно, чтобы переводить для моего покойного отца донесения, которые мы перехватывали у курьеров Пирра.

– Значит, у сына Кезона не только проявилась склонность к литературе, но он еще и освоил греческий язык! И впрямь каждое поколение в чем-то превосходит предыдущее.

– По части убийства врагов я отца превзойти не надеюсь, – смиренно сказал Кезон.

– Ну что ж, пройдись со мной. Погода нынче славная, а мне нужно время от времени прогуливаться. Мы поднимемся на Капитолий, и ты опишешь мне те его новые красоты, видеть которые мне не позволяют мои глаза.

Они неторопливо поднялись по петляющей тропе на вершину, где в последние годы город утолял свою страсть к грандиозным сооружениям общественного назначения. Голая вершина холма, где Ромул некогда устроил прибежище для отверженных, превратилась в место расположения роскошных храмов и величественных бронзовых статуй.

– Эта новая статуя Геракла, – промолвил Клавдий, – так ли она впечатляет, как говорят люди? Я пытался ощупать ее, но она так велика, что мне удалось дотянуться только до лодыжки.

Кезону статуя едва ли казалась новой. Она стояла там, когда он был еще мальчишкой. Но, может быть, для таких старых людей, как Клавдий, время течет иначе?

– Ну конечно, тем более что моя семья происходит от Геркулеса…

– А! Вы, Фабии, никогда не упустите случай напомнить об этом.

– Вот почему меня радует любое изображение этого бога, и чем оно больше, тем лучше. Скажу откровенно, эта бронзовая статуя очень хороша. Геркулес изображен со шкурой немейского льва на плечах, с дубиной в руках и с весьма грозным выражением лица. Полагаю, что, если бы галлы посмели когда-нибудь вернуться, один лишь вид этой скульптуры прогнал бы их прочь с Капитолия.

– А как она соотносится с колоссальной статуей Юпитера, что над храмом?

– О, Юпитер гораздо выше Геркулеса, что, по-моему, разумно – отец и должен быть больше сына. Бог виден людям даже с горы Альба, что в десяти милях по Аппиевой дороге!

– Ты знаешь историю создания этой статуи?

– Да. После того как Спурий Карвилий сокрушил самнитов, он переплавил их нагрудники, поножи и шлемы – все это пошло на статую, огромный размер которой символизирует величие нашей победы над исконным противником. Ну а из оставшейся бронзы консул велел отлить в натуральную величину памятник самому себе, который стоит у ног Юпитера.

– Тебе нет нужды описывать мне это. Я отчетливо помню, насколько безобразен Карвилий! А квадрига на вершине храма Юпитера – так ли она величественна, как говорят? Раньше она была сделана из терракоты – материала, как ты сам знаешь, выразительного, но довольно хрупкого. Ее чинили время от времени, но некоторые части были стары, как храм, и, возможно, сделаны рукой самого великого мастера Вулки. Но теперь первоначальную композицию из терракоты заменили бронзовой копией.

– Я помню терракотовую квадригу, – сказал Кезон. – Поверь мне, бронза производит гораздо большее впечатление. Детали лица Юпитера, раздувающиеся ноздри коней, украшения колесницы – все производит сильное впечатление.

– Эх, если бы у меня были глаза, чтобы видеть! Ведь эта бронзовая копия отлита попечением моих дорогих единомышленников Гнея и Квинта Огулиев. Меня несказанно радует, когда люди младшего поколения встают под популистское знамя.

В тот год оба брата Огулии, исполнявшие должности куриальных эдилов, добились осуждения худших из богатых ростовщиков, а из средств, вырученных от реализации конфискованной у них собственности, оплатили изготовление новой бронзовой квадриги. Они же оплатили установку на Палатине новой парной статуи Ромула и Рема, ставшей святыней простого народа.

– А знаешь, я никогда ее не видел.

– Правда? Я тоже. Меня извиняет моя слепота. Но какое, наверное, отвращение питает твой родич Квинт к Огулиям и их политике!