Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

– Кто ты? – сердито повторяет миссис Бенджамин.

– Если ты не с нами, – говорит мужчина, – тогда придется тебе остаться здесь, ждать Ее суда. И ты дождешься. Вынесешь ли, как по-твоему?

– Не тебе мной распоряжаться. Не знаю, кто ты, но в любом случае я гораздо старше тебя.

Человек приближается, останавливается у первой ступеньки крыльца.

– Вели мне уйти. Заставь меня уйти.

– Я не хочу тебя прогонять, – возражает миссис Бенджамин. – После того, что ты тут наговорил? Ты должен ответить за свои дела, если ты в самом деле что-то сделал.

– Я так много сделал, – тихо говорит мужчина. Из-за пазухи голубого пиджака он достает опасную бритву с перламутровой рукоятью. Мягко, бережно раскрывает ее. – Заставь меня отвечать. Заставь меня.

Он надвигается на нее.

– Ты не сумеешь мне повредить, – говорит миссис Бенджамин. – Нам не дозволено вредить друг другу.

– Повреди мне, – дразнит мужчина. – Убей меня. Сокруши меня своими руками, о могучая!

Взблескивает бритвенное лезвие, и миссис Бенджамин вскрикивает в темноте.

Она хватается за плечо. Черно-красная кровь хлещет между пальцами.

Она отшатывается в изумлении.

– Тебе не дозволено мне вредить!

– А это ты? – насмехается мужчина. – Ты ли это, в этом платье, в этом теле? Кто ты такая? Где ты?

Он вновь бросается на нее – довольно неловко, он явно непривычен к дракам. Второй удар оказывается не таким точным, но все же задевает ей плечо.

– Прекрати! – кричит она.

Он хватает ее за рукав. Ткань трещит, ее разворачивает, отбрасывает к стене.

– Я сдеру шкуру, которую ты носишь, – сулит он. – Сдеру, сдеру…

Мечутся и сталкиваются руки. Бритва оставляет порезы на ее пальцах, а потом точно направленный удар вспарывает щеку. Из разреза струей нефти бьет кровь.

– Убирайся! – снова кричит она и отшвыривает его от себя. Отворачивается и ковыляет за дверь, к себе в дом.

– Я столько раз умирал, – говорит мужчина. – Но нам не дозволено покидать этого места. Пока не дозволено. Рано. Пока не вернется Мать.

Он входит за ней.

– Убирайся!

– Я тебе покажу. Позволь, я покажу.

Миссис Бенджамин, оборванная, окровавленная, растерзанная, смотрит на свои руки, все в кровоточащих порезах. Она вспоминает, что на самом деле эти штуковины в голубых прожилках, в бумажной коже – не ее руки; и она на самом деле не беззащитная хрупкая старуха. И хотя с тех пор, как попала сюда, она не видела насилия, это не значит, что она забыла; и одно то, что она обитает сейчас в этом ветшающем сосуде, не значит, что ее истинная природа не просочилась сюда.

Низкое, басовитое жужжание вырывается из нее – она готовится к схватке.

– Давай, – торопит мужчина. – Делай. Делай!

Он поднимает бритву, целясь оставить у нее на плече размашистую подпись, но миссис Бенджамин перехватывает его руку (слышны тихие щелчки), упирается ногами и выворачивает.

Мужчина пушечным ядром летит через всю комнату. Он врезается в книжный шкаф, падает мешком и поднимает к ней голову, держа ее кривовато, словно в шее переломилась какая-то косточка.

– Вот так, – выдыхает он. – Вот это… – он заходится кашлем, – славная сила.

– Кто ты? – спрашивает миссис Бенджамин, чувствуя себя гораздо крепче.

Он, хватаясь за книжные полки, как за ступеньки лестницы, поднимается на ноги.

– Сломай меня, – говорит он. На резцах у него кровь. – Сделай мне больно. Делай. Я… – Он давится кровью, сгусток вылетает ему на язык. – Я покажу, как глупы эти жизни.

Он разворачивается, шатаясь как пьяный и все еще размахивая бритвой.

Она готова. Ее маленький морщинистый кулачок врезается ему под ребра. Треск, словно грузовик наехал на гнилую доску, и он оседает наземь, заходясь кашлем. И поднимает на нее глаза, ухмыляясь окровавленным ртом.

– Это я, – говорит он ей. – Это я сделал. Убил их. Я убил твоих братьев.

– Они и тебе были братьями!

– Только по крови. Они даже имени моего не знали. Ни одного из имен. – Лезвие бритвы трепещет красными крыльями бабочки. Миссис Бенджамин мычит, ощутив порез на бицепсе. В ответ ее изящная, затянутая в лакированную кожу ступня поднимается и опускается на его лодыжку. Она давит сустав, как резиновую трубку, обломки кости тонут в море крови. Когда она убирает ногу, его ступня висит лишь на нескольких красных и голубых нитях. Он выдыхает, наполняя воздух роем красной мошкары, но углы его губ по-прежнему изгибаются кверху, он смеется, ухмыляется.

– Все это с нас можно сорвать, – выговаривает он, – как бумагу.

– Скажи мне, – требует она, силой поднимая его, – кто ты.

Снова взблескивает бритва, уходит ей глубоко в плечо. Он лупит по рукояти, силясь вогнать глубже, но она ловит его руку в замахе и стискивает. Рука лопается, как водопроводная труба среди ночи. Между ее хрупкими пальцами течет кровь.

– Убей меня, – говорит он. Ошметки тканей бьются, хрипят у него в груди. – Делай.

– Нам нельзя убивать друг друга, – отвечает она.

– Прежде речь шла о вреде, – напоминает он. – Теперь об убийстве. Ты сама не уверена, да? Ты не знаешь, что Она нам запретила. Ты не знаешь, что мы можем, а чего нет.

– Зачем тебе это?

– Я даю тебе выбор, – говорит он. – Ты не можешь причинить мне вред. Ничто не может мне повредить, кроме отлучения от Нее. Но ты… ты можешь либо помочь нам, либо, когда Она вернется, узнать, что такое настоящая боль.

– Я – Ее дочь, – говорит миссис Бенджамин.

– Так докажи это! – рычит он.

Она протягивает руку, вцепляется ему в плечо. Пальцы впиваются в плоть, рвут ее так легко, как кусок деревенского сыра. Обнажают жилы и связки, вздувающиеся и спадающие клавишами концертино.

А он словно не замечает.

– Когда ты совсем один, тогда и узнаёшь, кто ты есть на самом деле, – говорит он. – А они остались одни. Но они слабы. Я не жалею. Мне уже все – все равно. – Его красные зубы щелкают, вырывая кусок мяса из ее предплечья. Красные капли выпрыгивают ему на щеку, как играющие в море дельфины.

Тогда она бросается на него – вся зубы и когти. И они лупят, рвут, терзают друг друга, как бешеные звери, только она наносит больший ущерб, ее зубы оставляют дыры в его щеке, шее, плече. Он ухватывает торчащую у нее из плеча рукоять бритвы, дергает. Брызги хлещут, как из неисправного душа. Он целит вогнать бритву ей в живот, но она заносит другую руку и хлещет его по подбородку.

Кровь струей льет у него изо рта. Перекошенного, потому что связки челюсти с одной стороны оборваны, чем и вызвано горловое кровотечение. И все же, хотя почти все полости в его черепе и груди наполнены теперь кровью, она видит, как размыкаются и смыкаются его зубы, как бьется во рту язык.