От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–
1. Джон Кейдж. 2. Джером Ротенберг. 3. Жан-Люк Годар. 4. Эллен Эндрюс. 5. Кейдж. 6. Роберт Крили. 7. Боб Гренье. 8. Сам автор, как и во всех последующих пунктах, пропущенных здесь. 10. Ротенберг. 11. Арам Сароян. 13. Крили. 15. Гренье. 16. Крили. 17. Рон Силлиман. 18. Анри Лефевр. 19. Ч. У. Моррис. 20. Крили. 22. Джереми Шапиро. 24. Сьюзен Зонтаг. 25. Лефевр. 26. Чарльз Олсон. 29. Вито Аккончи. 30. Сид Корман. 32. Уильям Гасс. 33. Ролан Барт. 34. Людвиг Витгенштейн. 38. Гертруда Стайн. 41. Герберт Маркузе. 42. Мерло-Понти. 43. Луис Зукофски. 44. Зукофски. 45. Зукофски. 46. Кейдж. 47. Стайн. 48. Крили. 51. из газеты. 52. Кларк Кулидж. 53. Гренье. 54. Силлиман. 55. Кулидж.
1975 Владимир ФещенкоТекст и контекст
Язык есть центр всего, первичный материал, священный корпус, перводвигатель, эротическое чувство собственной общедоступной реальности. Не отдельной, а различающей реальности. Но на что же тратится энергия?
Нечего понимать.
Нечего объяснять.
– Для участия в коллективном усилии создавать литературу больше нет поддержки в строительных лесах дискурса. Мы делаем литературу, разбирая эти леса – фиксация негативной пересборки. «Нечитабельность» – то, что требует новых читателей и учит новым прочтениям.
– Все, что не является гипнозом, – частично. Ни один текст в этом смысле не «полноценен» – лишь фрагменты опыта. Что-то теряется, но что-то обретается. Не то чтобы «без референции» – разве письму можно в самом деле приписать то, что оно не делает? Не в этом ли былой безрассудный нигилизм авангарда? Свойства надо не атаковать, а, выражаясь языком Гегеля, снимать. Структура знака существует для нас, ибо она перед нами; она не растворена в системе внешних связей, подобно радару, и чтение – не радар. Референция не искореняется, если это только не радикальный леттризм – но даже там она остается как пометка. Узнаешь? Не совсем это и «формализм» – ведь разве тут есть одержимость формой в отрыве от всего потенциала языка? Любая форма есть и выражение, и надпись: насколько возможно личное? насколько можно быть личным? Форма как нечто физическое, материальное, отличное от идеи «другого места». «Здесь» – более телесно, в некотором роде, чем «там». Посмотреть туда = отвести взгляд. Только здесь и сейчас.
Итак, как же мы читаем то, что предназначено именно для чтения? то есть дано нам без всякой другой цели, без отвлекающих факторов (даже тех факторов, которые мы часто принимаем за стигматы «чтения», но которые на самом деле являются развлечениями). Словесно.
– Как будто ошибки в референции и ошибки в ощущениях были бы только частными случаями друг друга. Отчаянные барьеры против сожалений? Прагматические иллюзии. Как будто мир, или даже текст, были бы лишь структурной массой, способной насытить нас, самой по себе. А коллективное? Где тут выход? Выход не через дверь подвала, заблудиться среди обязательных культурных реликвий, в заблуждениях (и погружениях) глубины.
– Акт указания, референциальная сигнификация, сначала отсылает к глубине, укрепляя чувство уверенности в существовании глубин – реализуется мечта, потребление или идеология приносят удовлетворение; безвыборность; нижний слой, реалистичный в своей недвижимости, фиксации, очевидности. «Как по заказу». Нас гипнотизируют ожидания, задолго до того, как всплывет какое-либо содержание. Формат массажирует нас иллюзиями – двойными доньями, просвечивающими одеяниями, подвальными люками, ничего с этим не поделаешь.
Разрезаю девушку пополам –