И грянул гром - Уилбур Смит

Рут больше не сопровождала Сина во время поездок. Из-за увеличившейся в объеме талии и плохого самочувствия она редко покидала Львиный холм, а все больше сидела с Адой, придумывая одежду для ребенка. Темпест помогала им. Целых три месяца она вязала курточку для ребенка, но подошла бы она только горбатому, у которого одна рука была вдвое короче другой.

У Дирка оставалось мало времени для озорства, так как он с утра до ночи занимался хозяйством Магобо-Клуф. В Ледибурге у Сина появилось много осведомителей, и он подробно узнавал о каждом визите туда сына.

Но по другую сторону от Ледибурга пришел в запустение и стал разрушаться от отсутствия любви и заботы Теунискрааль. Каждую ночь горел огонь в окне кабинета Гарри, который сидел за письменным столом. Перед ним лежала очень тонкая пачка листов. Он часами смотрел на нее, ничего не видя. Гарри весь высох. Вместо жизненных соков по жилам тек алкоголь. Бутылка всегда находилась у него под рукой.

Дни шли за днями, превращаясь в месяцы, а он все плыл по течению.

Каждое утро он шел в загон, опираясь на толстую, тяжелую палку, потом на бойню. Там он неподвижно стоял, час за часом глядя в никуда. Иногда в такие минуты казалось, что душа покидает тело и отправляется в далекие странствия.

В таком состоянии и застал его Ронни Пай. Однажды, когда Гарри не ожидал его, Ронни тихо приблизился к нему. Он пристально посмотрел на бледное, изможденное лицо, искаженное гримасой боли, сомнений и ужасными глубокими морщинами у рта и под бледно-голубыми глазами.

— Привет, Гарри. — Пай говорил тихо, стараясь, чтобы в его голосе не звучали нотки жалости. Он должен быть твердым и решительным.

— Ронни. — С отсутствующим взглядом он повернулся и слабо улыбнулся. — По делам или в гости?

— По делам, Гарри.

— Закладная?

— Да.

— Что я должен делать?

— Ты не возражаешь, если мы поедем в город и поговорим у меня в офисе?

— Сейчас?

— Да, пожалуйста.

— Хорошо. — Гарри медленно выпрямился. — Я поеду с тобой.

Они рядом проехали к вершине горы, а потом мимо Бабуинового потока к мосту. Они молчали. Гарри — потому, что был живым трупом, а Ронни — из-за того, что стыдился своей миссии. Ведь он должен отобрать у человека дом, выгнать его на улицу, где у него не останется ни малейших шансов на выживание.

У моста они автоматически остановились, чтобы дать отдых лошадям. Эта несовместимая парочка сидела молча. Один из них, худой и потерянный, сидел тихо. Его одежда помялась, лицо исказилось от страданий. Другой — полный, краснолицый, с ярко-рыжими волосами, одетый в дорогие одежды, — ерзал в седле.

На реке не было никаких признаков жизни. Прямо в небо поднимался столб дыма от фабрики по переработке акаций. Чернокожий мальчик гнал скот на водопой. Слышался шум, треск и лязганье локомотива. Казалось, все остальные в Ледибурге, сомлев от жары, задремали.

Вдруг на равнине у холма Ронни заметил какое-то движение.

Это был мчащийся всадник. Но даже с большого расстояния Пай узнал его.

— Молодой Дирк, — проворчал он; а Гарри, поднявшись, стал всматриваться в даль.

Конь и всадник являлись единым целым. Казалось, лошадь едва касалась земли, и за ней клубилось лишь маленькое облако пыли.

— О Боже, этот чертенок отлично ездит. — Ронни покачал головой от восторга.

Конь добежал до дороги и развернулся, не снижая скорости. Он двигался с такой силой и грацией, что зрители смотрели как зачарованные.

— Посмотри на него! — Ронни присвистнул. — Мне кажется, никто в Натале не сможет обогнать их.

— Ты так думаешь? — Казалось, Гарри ожил, и его губы задрожали.

— Я совершенно в этом уверен.

— А мне кажется, что прав я. У меня есть жеребенок — Пасмурный. Ставлю один к одному, что он победит любую лошадь из стада Сина.

И вдруг у Ронни Пая появилась идея. Он обдумывал ее, наблюдая, как Дирк мчится на Солнечной Танцовщице к фабрике по обработке акаций. Когда кобыла и всадник скрылись за воротами, Ронни тихо произнес:

— Хочешь оставить себе и жеребенка, и деньги?

— Да я отдам за него жизнь, — с яростью произнес Гарри.

«Да, — думал Ронни, — таким образом я дам ему последний шанс. Пускай судьба решает, а я буду ни при чем».

— Значит, хочешь вернуть и его, и деньги, и Теунискрааль? — спросил он, и повисла тишина.

— Что ты хочешь сказать? — Гарри не понял его.

— Если ты победишь, я аннулирую закладную.

— А если я проиграю?

— Потеряешь ферму.

— Нет, — вырвалось у Гарри. — О Боже, нет! Это уж слишком!

Ронни с безразличным видом пожал плечами:

— Это было просто предложение. Хотя, возможно, ты поступаешь правильно. Ведь тебе не выиграть у Дирка.

Гарри глубоко вздохнул. Это предложение причиняло ему такую боль, будто его резали без наркоза. Надо соглашаться на соревнование, ведь отказаться — значит признать свое поражение.

— Я согласен на пари.

— Все условия тебя устраивают? Мои деньги против Теунискрааля?

— Да, черт тебя побери. Да. Я докажу, что он сопляк по сравнению со мной.

— Давай лучше заключим письменное соглашение, — мягко предложил Ронни. — Потом я попробую согласовать все с Сином. — Пришпорив лошадей, они отправились к мосту. — Кстати, я думаю, нам лучше пока никому не говорить о нашем маленьком пари. Заявим, что это — дело чести.

Гарри кивнул. Но, когда вечером он писал письмо Майклу, он подробно рассказал ему обо всем и умолял скакать на Пасмурном.

За два дня до соревнований Майкл доверил эту тайну бабушке. Она отправилась в Теунискрааль и попробовала отговорить Гарри, но безуспешно. Гарри ни за что не хотел уступать. Он ничего не терял, а в случае победы у него открывались блестящие перспективы.

На этот раз у него были Майкл и Пасмурный. И на этот раз он победит! Должен победить!

В темноте Дирк с Сином шли по тропинке к конюшням. Облака, плывущие над вершиной, были окрашены в красный цвет из-за садящегося солнца. Ветер гулял по плантации, и акации, раскачиваясь, стонали.

— Северный ветер, — проворчал Син. — К ночи пойдет дождь.

— Солнечная Танцовщица любит дождь, — с напряжением произнес Дирк.

Син посмотрел на него.

— Дирк, если ты завтра проиграешь… — начал было Син, но мальчик резко перебил его:

— Я не проиграю! — клятвенно произнес он. — Я не проиграю!

— Если бы ты всегда был таким уверенным. Особенно в более важных делах.