Золотой песок - Полина Дашкова

– Этого не может быть…

– Но это так. Вот, взгляните, – он вытащил из карманаизмятый тетрадный листок и протянул Астаховой.

«Феликс, прости! – было написано круглым аккуратнымпочерком. – Мне больно, но я ничего не могу поделать. Это сильней меня. Мы сАнтоном любим друг друга, несмотря на разницу в возрасте, несмотря ни на что.Развод оформлять не будем, это глупо и недостойно, с квартирой решим позже. Неищи меня. Прости. Наташа».

Астахова несколько раз перечитала текст, потом тупо, молчауставилась на Виктюка красными опухшими глазами.

– Знаете, я в растерянности, – тяжело вздохнул Виктюк, так ине дождавшись от Астаховой ни слова, – и вот решил посоветоваться с вами, как сединственным близким Антону человеком. Вы его хорошо знаете, только с вами я могуспокойно и открыто обсудить ситуацию. Насколько это серьезно, и стоит ли вообщезаниматься поисками? Может, оставить их в покое? В конце концов, если отброситьханжество и условности…

– Значит, с Русовым вы не виделись давно? – спросила онамедленно, хрипло, и он понял, что все это время Зоя Анатольевна думала о своем,о наболевшем.

– Да мы с ним вообще знакомы только шапочно, – он недоуменнопожал плечами, – послушайте, дорогая моя, я чувствую, у вас какие-то оченьсерьезные личные неприятности. Вы встретили меня столь агрессивно, даже принялиза убийцу, то есть кто-то угрожает вам? Может, я вовсе некстати лезу со своимисемейными проблемами?

– Вы частный детектив? Профессиональный юрист? – Пьянаяпелена рассосалась, глаза ее сухо сверкали. – Я видела, как вы встречались сАнтоном. Я следила за ним. Зачем вы с ним встречались?

– Ну а как вы думаете? – он грустно улыбнулся. – Я хотелвзглянуть в глаза счастливому сопернику, хотел поговорить, понять, что емунужно от моей Наташи. И знаете, я ведь ему поверил. Мне разных приходилосьвидеть людей за свою долгую юридическую практику. Ложь от правды я отличатьумею. Так вот, я понял, что мальчик действительно любит мою жену. Пусть эточувство со стороны выглядит нелепо и болезненно, однако так мало в мире людей,которым дано его испытать… Знаете, возраст заставляет меня смотреть на вещифилософски…

– У вас есть какие-нибудь документы с собой? Паспорт,удостоверение? – спросила Астахова, продолжая тупо глядеть в одну точку.

– О да, разумеется! – Феликс Михайлович вытащил извнутреннего кармана пиджака военный билет и темно-синюю книжечку, удостоверениечастного детектива.

Военный билет был настоящий, его собственный. Удостоверениетоже нельзя было назвать фальшивым. Любой желающий мог себе заказать такое же,совершенно легально. Правда, далеко не каждому удалось бы шлепнуть печать Министерствавнутренних дед России, настоящую, не поддельную. Но у Феликса Михайловичаимелись свои каналы.

Астахова долго изучала документы, листала страницы военногобилета, и было видно, как туго она сейчас соображает.

– Зоя Анатольевна, – Виктюк взял документы у нее из рук иласково заглянул ей в глаза, – так где же ваш племянник?

– Не знаю! – отчаянно выкрикнула она. – В том-то и дело, чтоне знаю!

– Ну хорошо, когда вы его видели в последний раз?

– Давно. В конце апреля. Но волноваться по-настоящему ястала только сейчас.

– Появились какие-то основания? Или просто слишком многовремени прошло?

– Появились основания…

– Какие же?

– Антона подставили. Сделали так, что он подозревается вубийстве. Я знаю, что он не убивал. Но на него так удобно это скинуть… мальчикболен… Нет, я не могу вам все рассказать, – она помотала головой и легонькохлопнула кулаком по столу, – не могу. Я боюсь. И за себя, и за него.

– А вы не бойтесь. Что произошло, голубушка? – он накрыл еевлажную ледяную руку своей теплой ладонью. Газовый пистолет давно уже валялсярядом, на загаженном столе. – Расскажите, я все-таки юрист, к тому же личнозаинтересован. Я ведь сказал с самого начала, у нас с вами общая беда. Давайтебудем думать вместе. Одна голова хорошо, а две лучше. Мне кажется, наши с вамиголовы не самые глупые, – он улыбнулся и нежно погладил ее руку.

Он больше ни разу не предложил сварить для расстроеннойхозяйки кофе. Он ни к чему в этой квартире, кроме пухлой влажной руки ЗоиАнатольевны, не прикасался.

Татьяна Владимирова оказалась маленькой хрупкой блондинкой,остриженной совсем коротко. Леонтьев знал, что ей двадцать семь лет, но впотертых домашних джинсах, широком свитере и в толстых шерстяных носках вместотапочек она выглядела совсем девочкой, не старше семнадцати.

– Здравствуйте, проходите, пожалуйста, – проговорила онанеожиданно хриплым низким голосом.

Леонтьев огляделся в тесной прихожей, заставленной сундукамии тумбами.

– У вас коммуналка?

– Нет, я с бабушкой живу. Она не разрешает выбрасыватьстарые вещи. Хотите чаю?

– Спасибо, не откажусь.

Она провела Леонтьева на кухню, усадила на маленькийпотертый диванчик, поставила чайник, уселась на табуретку, закурила и тут жезакашлялась.

– Знаете, какой-то мерзкий грипп по Москве ходит. Болею ужедесятый день. Простите, забыла ваше имя-отчество.

– Андрей Михайлович. Можно просто Андрей.

– Значит, вы, Андрей, все-таки подозреваете, что Ракитинаубили?

– Я работаю по этому делу. Скажем так, я не исключаю, чтонесчастный случай мог быть инсценировкой.

– Тогда дело дрянь, – Татьяна зябко передернула плечами, –такие убийства не раскрываются. То есть раскрыть можно, доказать ничего нельзя.

– Ну, в жизни всякое бывает… – глубокомысленно заметилкапитан. – А вы давно знали Ракитина?

– Чуть меньше года. Мы познакомились, когда я пришла брать унего интервью. Собственно, я была первым журналистом, который пробился кписателю Виктору Годунову.

– Пробился? – удивленно переспросил Леонтьев. – Разве надобыло пробиваться, чтобы взять интервью?

– Еще как! – Татьяна усмехнулась. – В издательстве мнесказали, что Виктор Годунов уехал в Америку на три месяца, и тут же предложилинескольких других на выбор, причем долго убеждали, что все они одинаковые, иудивлялись, какая мне разница, у кого именно брать интервью. А потом я случайноузнала его настоящее имя, достала телефон. Это был почти детектив. Мне попалсяв руки номер журнала «Юность» десятилетней давности, я сидела у кого-то вгостях, листала и наткнулась на фотографию. Там была подборка стихов НикитыРакитина, а с фотографии глядел Виктор Годунов. Тот же ракурс, что и на книжке.Никита за десять лет не настолько изменился, чтобы не узнать. А телефон мнедала знакомая, которая училась вместе с Ракитиным в Литинституте. Я позвонила,представилась и сказала: «Вы знаете, что на самом деле вы на три месяца уехалив Америку?» Для него это было новостью.