Преступный режим. "Либеральная тирания" Ельцина - Руслан Хасбулатов

Карательные органы в ходе подавления сопротивления смогли самоутвердиться и почувствовать себя не только мощной полицейской, но и политической силой, опорой усиливающегося репрессивного политического режима. Их начальники увидели, что режим Ельцина — это их режим. Отныне они, очевидно, стали размышлять: неплохо бы чаще вводить «мероприятия» по осуществлению режима чрез­вычайного положения (ЧП). Это, как оказалось, — дело прибыльное. Да и опыт рэкета, поборов и вымогательства у «новых русских» — новое поле деятельности, весьма пер­спективное...

Режим чрезвычайного положения (ЧП) по своей при­роде адекватен любой форме диктатуры: он постепенно вытесняет из жизни общества демократический дух и демо­кратические порядки. Тоталитаризм опирается на ЧП как на обычную повседневную практику. Политический режим демократии, носителем которой был российский парла­мент, был расстрелян. Никогда демократия не была связана с президентством в России — на второй же день после сво­его избрания Ельцин приступил к планам укрепления своей персональной (личной) власти за счет парламента. Не спра­вившись с ним, проиграв ему политически, стратегически и тактически, Ельцин поступил как коварный враг своей собственной страны — вместо ухода в отставку осуществил предательский мятеж против законной высшей государст­венной власти.

Выиграло московское чиновничество — огромный бю­рократический аппарат столицы. Оно ликвидировало не только представительную власть — Моссовет, но и конку­рента — потенциальную опасность уступить власть другим лицам в результате свободных выборов. А также угрозу уго­ловного преследования в связи с темными финансовыми делами и коррупцией, в которых постоянно обвиняли дея­телей мэрии со времен Г. Попова. Как писали, занимавшие­ся этими расследованиями члены комиссии Моссовета, во главе с заместителем председателя Моссовета Седых-Бондаренко, были все арестованы. Зато «ловкий» председатель Моссовета Гончар остался в стороне от «неприятностей», а позже стал «видным» деятелем Государственной думы. Ельцинисты захватили и разграбили имущество (движимое и недвижимое) Верховного Совета — народное достояние, стоимостью в триллионы рублей.

Выиграли криминальные кланы, связанные с исполни­тельной властью. Они получили уверенность, что действия правоохранительных органов против них будут свернуты. Отныне они получили возможность более тесного «сотруд­ничества» с «замазанными» силовыми ведомствами. Пре­ступность стала стремительно расширяться — стерлись гра­ницы между властью и уголовщиной: если так называемая президентско-правительственная. власть расстреливает в центре столицы Законодательную власть — почему уголов­ники должны считаться с какими-то «законами»?!

Выиграли радикальные элементы в окружении Ельцина, эти якобинцы-троцкисты, превратившие демократическое движение страны в партию войны, ненавидящие свою стра­ну, свой народ, мечтающие ускорить американизацию стра­ны. Это — политические люмпены, они в своей стихии. Они могут игнорировать все свои провалы в политике и в эконо­мике — и лезть вверх, в новый парламент, в правительство, в разные старые и новые партии и организации, раскручивать спираль политических интриг и кампаний, концентрируя внимание общественности на ритуально-идеологических вопросах.

Выиграли сторонники «сильной власти», «твердой руки», «ежовых рукавиц», «политической целесообразности». Они получили подтверждение, что «в России без кнута нельзя», что «разделение властей» — ошибочно в специфических «русских условиях» и т.п. Отныне они направят свои силы на увековечение временного режима диктатуры Ельцина и конституирование, объявляя «ельцинскую конституцию» «основным Законом на все времена». В конечном итоге ав­торитаризм выгоден правящим слоям и классам; они преж­де всего получают возможности обогащаться за счет произ­вольного растаскивания в новых условиях государственно­го сектора экономики.

Особенно боялись Верховного Совета представители быстро растущей прослойки «кремлевско-правительственных предпринимателей и банкиров». Они не решались в тот период брать из рук правительства крупные промышленные объединения, заводы, фабрики, ВПК, добывающие отрасли и пр. — они тогда откровенно страшились реакции парла­мента. И поэтому всячески «помогали» президентско-правительственной стороне увязать в преступлениях против го­сударства и закона, осуществляя финансовую помощь этой преступной деятельности представителей исполнительной власти. В результате все они оказывались в системе «круго­вой поруки». Отныне они «повязаны кровью и преступле­ниями», как типичная бандитская шайка.

Выиграли руководители республик, краев и областей, которые поддержали мятежника Ельцина — они приобрели особые привилегии в своих отношениях с Кремлем, несмот­ря на то что в «ельцинской конституции» заложена тенден­ция к унитарности...

Как и в 17-м году, ельцинские «революционеры» нано­сили мощные удары по государству, которое возрождалось усилиями Верховного Совета; они стремились сформиро­вать «недогосударство», им подчиненное и действующее в их личных интересах.

Один из первых списков убитых, напечатанный в «Ве­черней Москве», вышел под фарисейским заголовком «Мы не делим убитых». Почему же эти «мы», которые всегда де­лили убитых очень четко, — сегодня вдруг не хотят этого делать? А причины тому веские.

Военная статистика — наука точная, позволяет извле­кать скрытую информацию даже из неполных и искаженных сообщений. Именно поэтому подробная статистика боевых потерь всегда является стратегической информацией, под­лежащей засекречиванию на длительные сроки. В откры­тую печать попадают лишь неполные данные, тщательно от­фильтрованные профессиональными аналитиками. С этой точки зрения список, опубликованный в «Московском ком­сомольце» 8 октября, несмотря на свою неполноту — уни­кальный обвинительный документ.

В список попали 122 убитых. Возраст, даже приблизи­тельный, указан только для 59 из них, а полные данные — фамилия, имя, отчество и возраст — указаны только для 39 из них! Какова же должна быть перегрузка милиции, если за четыре дня не удалось уточнить паспортные данные убитых, по меньшей мере, половина которых — жители Мо­сквы?

Аналогичный вопрос — по трупам, для которых не ука­зан даже приблизительный возраст. Поскольку возраст тела определяется по целому ряду анатомических признаков, речь может идти только о том, что за четверо суток у патоло­гоанатомов и судмедэкспертов не хватило времени не то что на вскрытие, а даже на подробный осмотр всех убитых, све­зенных в морги. И это при том, что убитые были рассредото­чены по многим больницам. Неужели их было всего 122?

Теперь попробуем оценить потери атакующей стороны — карателей. Для военного очевидно, что солдат, ведущий бой в составе своего подразделения, стать «неизвестным» шан­сов почти не имеет, даже в случае полного уничтожения тела. Таким образом, в список должны были попасть полные данные убитых карателей, включая возраст. Учитывая, что не менее половины нападавших составляли военнослужа­щие срочной службы, не странно ли, что предполагаемых срочников в списке — два человека?

Соответственно, возможных сверхсрочников и младших офицеров (полные данные и возраст до 35 лет) в списке — 13 человек. Но учитывая, что в эту группу неизбежно попа­дали и вооруженные защитники Дома Советов, и безоруж­ные пикетчики, потери нападавших и здесь составили не более 5—6 человек, т.е. в сумме со срочниками — 7—9 че­ловек. Поскольку очевидно, что потери штурмующих при многочасовом бое вряд ли составили менее десяти человек, а преуменьшать потери «своей» стороны смысла нет, возни­кает вопрос: перед нами список или часть списка?