Мудрый король - Владимир Москалев

Тем временем пришло известие о гибели Фридриха Барбароссы. Нелепая, глупая смерть. Утверждали, что император был отличным пловцом.

– Как же это могло случиться? – недоумевал Гарт, с ним Бильжо и Робер. – Говорили, Фридрих хорошо плавал. И не выбрался из какой-то речки!

– Может, его убили, а тело бросили в воду? – предположил Бильжо.

– Убили? Кто? – отозвался рассудительный Герен. – Его же воины?

– Тайный враг.

– Его, надо полагать, зорко охраняли. Вряд ли поблизости прятался враг. К тому же с ним рядом был его сын. Не думаю, чтобы в его намерения входило этаким образом «обезглавить» поход, даже допуская разногласия между отцом и сыном. Раз так, то никто не посмел бы поднять руку на императора. К тому же, как говорят, он всегда оставался в доспехах и редко снимал свое железное облачение даже на ночь.

– Не потому ли не снимал, что боялся кинжала убийцы?

– Исключаю. С ним в палатке спали оруженосцы, вокруг нее – стража. Не пробраться никому. Я сам слышал.

– Как же тогда объяснить такую нелепую смерть? – не отставал Бильжо.

– А ты еще не догадался? Каким бы ни был хорошим пловец, ему не выплыть с камнем на шее.

– С камнем?…

– На нем висели горы железа; оно стремительно пошло ко дну, увлекая за собой своего хозяина. Вот и вся отгадка.

Между тем ссора двух королей затянулась и продолжалась всю зиму. Этим воспользовалась – кто бы мог подумать! – Алиенора, мать Ричарда. Зорко следя за событиями, она, несмотря на возраст и тяготы странствий, не страшась зимних холодов, отправилась в Наварру и привезла оттуда невесту для сына – Беренгарию, дочь короля Санчо VI. Она смотрела далеко вперед. К наследству Плантагенетов тянул руки принц Джон, на него претендовал также племянник Артур. Оба не могли и не должны были быть наследниками континентальных владений. Таким человеком мог стать только сын Ричарда. Значит, ему немедленно надо было жениться. Так размышляла и действовала семидесятилетняя королева-мать.

На другой день после ее приезда (в конце марта), Филипп, ни слова не говоря теперь уже бывшему союзнику, приказал поднять паруса, и вскоре (в начале третьей декады апреля) французское войско высадилось в гавани Тира, близ Акры. Ее осаждали в то время крестоносцы во главе с Ги де Лузиньяном, нарушившим клятву, данную им Саладину. Дерзкий проект короля, надо сказать, если учесть армию турок у него в тылу. Войско Филиппа, высадившись, поспешило ему на помощь.

А что же Ричард? Куда его занесли боковые или встречные ветры? Оказывается, на Кипр. Вблизи острова несколько судов из его флотилии потерпели крушение; на одном из них была Беренгария, которую захватил в плен правитель Кипра Исаак Комнин. Неделю спустя на берег Кипра высадился Ричард и потребовал освободить невесту и пленников. Исаак отказался. Ричард тотчас объявил ему войну и в мае осадил Лимасол, а затем Никазию, грозя превратить остров в груду развалин. Но Исаак сопротивлялся недолго и вскоре сдался. Ричард объявил Кипр своим владением, поставил повсюду гарнизоны и только тогда отправился к берегам Иерусалимского королевства. В Акре он появился в июне 1191 года. Двухлетняя осада близилась к концу. Едва прибыл Филипп, его сразу же признали вождем, хотя до этого их было несколько. Когда подошел Ричард, бывший союзник был сразу же отодвинут в тень. Ричард спросил, сколько платит своим воинам французский король.

– По три золотых монеты в месяц, – сказали ему.

– Так оповестите крестоносцев, что я буду платить по четыре монеты всем, кто станет под мои знамена!

Скрипнув зубами, Филипп стерпел и это, решив, что его час еще придет.

– Ричард богат, – стал объяснять Герен своим друзьям такую смену декораций. – Мало того что он завоевал и ограбил Кипр, он, надо думать, прежде чем отправиться сюда, опустошил не только английскую казну, но и свои французские владения. К тому же все давно признали в нем опытного полководца.

И этот опытный полководец, уже нажив себе врага, очень скоро наживет и другого. А пока великий магистр тамплиеров купил у Ричарда остров Кипр за сто тысяч безантов. Филипп, снова напомнив бывшему союзнику о дележе добычи согласно уговору, потребовал поделиться с ним. Ричард вновь отказал, ссылаясь на то, что договор предусматривал только завоеванные мусульманские территории. Французы начинали злиться на англичан, те не уступали им в злости. Дело едва не доходило до столкновений. А Ричарда и Филиппа снова раздирали ссоры. На сей раз причина – наследование иерусалимской короны: оставить ее Лузиньяну или передать Конраду Монферратскому, супругу Изабеллы, сестры умершей королевы Сибиллы? Ричард был за Лузиньяна, Филипп – за Конрада.

Осада Акры продолжалась, но в войске крестоносцев уже не было согласия. Ричард везде хотел быть первым, желал, чтобы слушали только его одного. Все заслуги в стычках, которые происходили с осажденными турками, делавшими вылазки, он приписывал своему войску. Французы роптали, не менее бурно выражали свое недовольство и немецкие рыцари во главе с Леопольдом V Австрийским. Они встретились с французами в тирской гавани и вместе пришли сюда, одни – морем, другие – сушей.

Одна из вылазок сарацин стоила жизни… (ей-богу, жалко до слез!) бедняге Роберу. Он храбро рубился рядом с Бильжо, не один сарацин погиб от его руки, и стали отступать уже они, отходя к крепости, как вдруг Робер увидел лучника. Тот целился в Бильжо, от меча которого, как от чумы, в ужасе спасались бегством враги. Миг – и сорвется с тетивы стрела! Всего только миг! И не помочь криком – не успеет Бильжо тронуть коня. Да и услышит ли в шуме боя?… Не было больше времени на раздумья и сожаления о щите, который был разбит и выскользнул из руки. С силой дав шпоры лошади, Робер рванулся вперед, заслонив собою друга, и в это мгновение стрела вонзилась ему в грудь, рядом с сердцем…

Сделав свое дело, сарацин пустился наутек, а Робер, взявшись рукой за оперение стрелы, побледнев и виновато улыбнувшись, стал медленно сползать с седла.

Бильжо стремительно оглянулся, словно почувствовал…

– Робер!..

И бросился к нему, успев подхватить у самой земли. Пал на колени, голову юноши положил себе на грудь и взглянул на стрелу, еще надеясь, что вышло из спины острие… Напрасно. Глубоко вошло в тело, не вытащить.

– Робер, мальчик мой!.. Как же это…

Он смотрел в лицо своего любимца, в его глаза и видел, как смертельная бледность уже покрывает щеки, а глаза заволакивает туман.

– Робер! Сынок… – Бильжо чувствовал, как мелко начинает вздрагивать тело, которое он держал в своих крепких руках, и понял, что это агония. Последние секунды жизни…

– Бильжо… – тихо произнес Робер, глядя уже почти мертвыми глазами на старого рутьера. – Скажи Эрсанде, пусть не печалится… Я любил ее… и тебя… детишек… Они, наверно, заплачут…

И тут толчок, другой… Последние удары сердца. И кровь, хлынувшая изо рта…

– Король… Береги его… Прощай, Биль…