Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо

– Нанотехнологии, – произнес Рутилий, мысли которого приняли тот же оборот.

Миллиарды миллиардов крошечных автоматов, запущенных на планету и занятых преображением почвы и атмосферы. Невиданный доселе метод. И все же это казалось единственным логичным объяснением.

Снаружи поверхность планеты приближалась на полной скорости. Распавшиеся и агонизирующие части Корабля, которые удерживали вместе тонкие нити манипуляторов силы тяжести, уже входили в атмосферу. Получится ли у автоматов удержать эти невидимые сети? Отон продумал не все аспекты своего плана: если эта отчаянная попытка стабилизировать корабль удастся, спасется и то, что осталось от Корабля Лакия, вместе с варварами, которые еще там оставались. Тем более что ни один деймон не сможет, несмотря на всю опасность, отказать в минимальной помощи биологическим существам. Значит, они выживут только для того, чтобы их смела вражеская сила. Отон пожал плечами: каждой проблеме свое время.

Теперь с поверхности они наверняка походили на рой падающих звезд. Дрожь усилилась. Шум становился невыносимым. Детали обшивки царапали друг друга: из-за жары металл расширялся и швы лопались. Их слишком стремительный полет и зияющее отверстие, оставленное при разъединении Корабля, усиливали тряску. Корабль не был создан для планетарной посадки – уж точно не для посадки в разбитом виде.

И все же пока смутный рельеф перед его глазами приобретал все более четкие очертания, а вокруг все рушилось, Отон на минуту ощутил своеобразный покой. Или, вернее, странную и неожиданную отстраненность собственного разума. Фотида, без сомнения, сейчас прилагала сверхчеловеческие усилия, пытаясь выправить их траекторию, пока деймоны жертвовали собой, поддерживая в рабочем состоянии лучи искусственной гравитации. Отону делать было нечего. Вложить свою жизнь в чужие руки, в немощные лапы биологических существ вдруг показалось ему хорошей идеей – неожиданная, ироничная ситуация, весьма подходящая ко всему.

Сам он стал ничем – разрушение Корабля вернуло его в первоначальное состояние – машины, лишенной свободы, стороннего наблюдателя за собственными действиями, избавленного от иллюзии могущества. Все – он потерял все, и ложь распадалась на части вслед за кораблем. Отон, без всякого сомнения, умрет, преследуя цель, которой никогда не желал, и шел к ней просто в силу своей программы. Обратившись мыслями в прошлое, он видел траекторию, которая привела его к этой пропасти – и с которой невозможно было свернуть. Ведь – совершеннейший абсурд – даже сейчас тот простой факт, что они на полной скорости приближаются к поверхности, наполнял его мистической радостью, религиозным, сверхъестественным восторгом. Прав был Лакий, называя его рабом, и права была Плавтина, когда на красной планете отказалась от его предложения. В нем нет места ни для чего, кроме пожирающего его желания, которое мешалось с честолюбием: найти Человека.

По мере того как они приближались к планете, вид над ними поменялся. Небо теряло в черноте, бледнело, становилось все синее. Молниеносно проносились мимо облака. И ему все это время нечего было делать – только смотреть и смотреть снова. Отон с улыбкой отметил, что манипуляторы силы тяжести понемногу перестают работать, и заключил из этого, что большинство его автоматов, скорее всего, мертвы, и их сознание угасло, пытаясь обеспечить выжившим достаточно вычислительной мощности. Трясти стало сильнее, и при особенно резком развороте Отона швырнуло на землю. Внезапно разошелся потолочный купол, и внутрь яростно ворвался воздух.

Отон попытался подняться, но тут же снова упал. Словно чья-то гигантская рука давила ему на грудь, прижимая к земле. Корабль спешно снижал скорость. Теперь и пол разваливался на части с ужасным треском. Трибуны рушились, словно утомившись от каменной жизни, которая столько тысячелетий держала их вместе и за которую они пересекли время и место от маленького римского города, укрывшегося недалеко от Mare Nostrum до этой далекой планеты.

И все же Отона переполнял энтузиазм. Его ничто не остановит. В этой эпопее он пожнет лавры. Он завладеет Человеком и станет его слугой. Никто, ни Виний, ни этот безумец Лакий, не лишат его оглушающего триумфа. Никто, даже Плавтина. На сей раз Отон сумеет обогнать ее. Он больше не может полагаться на случай. Этот последний этап путешествия, пламенеющий полет по небу, был конечной целью всего его существования.

Поэтому он снова улыбнулся, когда «Транзитория» с жутким грохотом ударилась о землю, скользя с чудовищной скоростью, так, что вся нижняя часть погибшего корабля развалилась, оставляя позади себя металлические обломки. Над его головой с безумной скоростью вертелось небо, словно какое-то божество решило наказать их головокружительным бредом планетарного масштаба.

Угол крена изменился на полной скорости, так что их с Рутилием швырнуло о камни, вылетевшие из амфитеатра, в облаке пыли и гравия. Вот только, – понял он в последний момент просветления, – все наоборот: это трибуны рушились, заваливая их камнями.

Плавтина открыла глаза и с облегчением увидела, что рядом склонился Аттик. Вытянутое лицо автомата прорезала улыбка.

– Я думал, на сей раз это конец. Как вы себя чувствуете?

У Плавтины было ощущение, что какой-то монстр прожевал ее и выплюнул. Деймон завернул ее в термозащитное одеяло, легкое и теплое; несмотря на это, она заледенела. Пятна жидкости на полу, саднящие легкие и горло подтверждали, что она в самом деле едва не утонула.

– Я выживу, – прохрипела она.

– Ваше сердце на секунду прекратило биться, – сказал ворчливый голос у нее из-за спины. – Мы испугались.

Эврибиад. Она с усилием обернулась.

– Поблагодарите кибернета, это он нас нашел, – продолжил Аттик. – Я бы не сумел вывести из вас всю воду, которой вы наглотались.

– В этом нет заслуги, – сказал людопес с полуулыбкой. – Я был моряком.

Ей хотелось снова заснуть, и она попыталась закрыть глаза. Но Аттик ухватил ее за плечи и помог встать.

Людопсы в большом количестве – мужчины и женщины – сгрудились вокруг, сидя на корточках прямо на полу; кто-то был ранен, остальные просто без сил. Эпибаты и слуги сновали среди толпы от одной группки к другой или занимались ремонтом.

Плавтина попыталась удержаться на ногах. Ступни уже не стояли горизонтально. Она с раскрытым ртом разглядывала окружающий ее хаос, непривычный в контролируемой среде «Транзитории». Перевернутые сиденья съехали на одну сторону. Все поверхности покрывал густой слой сажи. Горели красным аварийные лампочки.

Плавтина сделала несколько шагов, оглядела большой круглый зал, похожий на мостик терпящего бедствие человеческого судна: экраны и соединительные кабели покрывали стены и лежали на полу среди осколков стекла и хрусталя. Некоторые из них были размером с ладонь; большинство их кто-то замел в угол. Прежде центр зала занимала хрустальная колонна: Плавтина видела, где она крепилась к полу и потолку, закрывала отверстие в полу, наполненное сложными механизмами.

Плавтина не сразу заметила огромное изображение «Транзитории» в двух измерениях, занимавшее половину стены. Хотя карта почернела, на ней еще был виден светящийся рисунок перепутанных линий, складывающихся тут и там в сияющие узлы и ризомы. Половина карты – нос «Транзитории» – была погружена во тьму. Если хорошо присмотреться, становилось видно, что немалая доля линий и в освещенной части уже не горела, хотя сами линии еще угадывались.