Судебные речи великих русских юристов - Коллектив авторов

дом Шарвашидзе. Это и была единственная сильная улика, на основании которой постановили его арестовать с прибавкой: «Есть против него и другие улики, которые не могли быть приведены, так как сообщение их обвинением могло бы быть вредно для дела». Второй пример. Производившим кутаисское следствие указывалось полиции: дознать, между какими лицами вращался Шарвашидзе и не готовился ли он послать в Россию убить своего шурина К. Андреевского. Полиция может делать о чем угодно дознания; каждый уверен, что я спокоен под щитом судебной власти, когда начинается дело без законных к следствию оснований. Если дано предписание о дознании, то и полиция должна предположить, что есть уже законные основания предполагать, что Шарвашидзе настоящий убийца. Я вас прошу указать, где эти данные? По темным слухам следователь решается поверить, не убийца ли человек, на которого не подано даже и доноса. Третий пример. Когда началось следствие в Кутаисе о том, где обедают и; завтракают Шарвашидзе и Анчабадзе, появились анонимные письма, грозившие разными неприятностями следователю. Может быть, эти анонимные письма и подкинул Чхотуа, но его привлекли к ответственности на основании одних анонимных писем, по подозрению в убийстве Н. Андреевской, 28 августа 1876 г. и, вопреки 398 статье, допросили только 2 сентября, следовательно, с произвольным лишением свободы в течение пяти дней, так как постановление об аресте могло последовать только после привода с допроса.

Под влиянием сложившегося предубеждения и в обществе, и в магистратуре производилось следствие, искало силы и лиц, для которых Чхотуа был будто бы только ширмой, где обрывались факты, подставляло гипотезы и подгоняло показания свидетелей и факты к предвзятым предположениям и объяснениям. Тенденциозность определилась на всем объеме следствия. Конечно, в большей части случаев доказать такой тенденциозности нельзя; она сказалась в том, что оправдывающие обстоятельства только намечены вскользь, но есть два рода показаний, в которых ясно, как на ладони, обнаруживается неправильный процесс подтягивания и прилаживания их к предвзятой идее, а именно показания подсудимых Мгеладзе и Коридзе и показания В. Андреевской; в обоих случаях допрашивали несметное число раз и добывали данные, совсем противные прежде добытым, но прямо соответствующие изменившимся представлениям и взглядам следователя.

Итак, что касается до подсудимых Мгеладзе и Коридзе, то прежде всего в рассказах этих сквозит намерение обрисовать и действующих лиц, Н. Андреевскую и Д. Чхотуа таким образом, чтобы сделалась правдоподобной их вражда. Но прием употреблялся такой, как у писателя, который, не зная народа, думает, что он живым его перенес в свой рассказ, если вложил в уста своих героев несколько ругани и похабщины. Н. Андреевская и Д. Чхотуа ругаются как пастухи или гренадеры. Н. Андреевская в чужом доме чужую прислугу обзывает мамдзагли (собачий сын). Д. Чхотуа говорит, зачем эти проклятые приехали, и берет с Зураба Коридзе клятву в таком роде: пусть меня причастят собачьей кровью, если я выдам. Неправда ли, какая бездна! Жаль только что картинка выходит суздальская, азбучная, как раз соответствующая уровню понимания сочинителей. Оба показания Мгеладзе и Коридзе относительно образа совершения преступления основаны на первоначальном предположении полиции, что труп тут же кинули в реку, левее водоворота, и что беспрепятственно он проплыл до Караяза. Для того, чтобы бросить, должны были входить в реку; вот почему, по словам Коридзе, сапоги у Чхотуа были совсем мокрые.

Вынудить то полупризнание, которое сделано Мгеладзе и Коридзе, можно было, только обещая им безнаказанность или смягчение наказания, а достигнуть того и другого можно было, только придумав объяснение вроде компромисса, чтобы и волки были сыты, и ювцы остались целы. Людей не предупредили, их заставили быть безмолвными свидетелями убийства, да взяли клятву, что они будут молчать. Как средство заставить их уличать Д. Чхотуа, выведены на сцену призраки четырех туманных рыцарей в темных черкесках, с кинжалами. Д. Чхотуа стоит во главе их. Для облегчения их работы Д. Чхотуа приказал убить одну и запереть остальных собак. У него при обыске 2 августа не найдено, к сожалению, ни грязных сапог, ни полусапожек, но оказался револьвер. Им машет он и кричит Мгеладзе: «Убью и брошу труп твой в реку». Окно, по показанию Мгеладзе, было открыто, несомненно; по несомненному удостоверению В. Андреевской, оно было заперто и завешено. Такова была первая серия показаний, добытых в то время, когда Габисония еще крепился и когда его уличали только языки Церетели и Мусы-оглы.

Показание Церетели не проверено, но есть его знаменитая записка; есть и показание при следствии Мусы, столь блистательно им опровергнутое на суде. В обоих готовится совершенно новое объяснение убийства в связи с распространившимися сомнениями – могла ли Н. Андреевская проплыть в одну ночь от Тифлиса до Караяза. Если она не проплыла, то ее вывезли и бросили; если вывезли и бросили, то должен был кто-нибудь видеть фаэтон, и стали, с одной стороны, разыскивать людей, которые видели чем-нибудь особенным отличающиеся по способу езды фаэтоны, с другой – являются показания личностей, которые нечто подобное замечали. Ходит слух, что какая-то баба в фаэтоне на Куре колотила двух господ. Карапет Агаров, генеральша Минквиц и сторож ее дома Грикур Элиазаров, семья Принцев и майор Алиханов видели собственными глазами скачущий во весь опор фаэтон или фаэтоны с более или менее многочисленными седоками, мужчинами и женщинами, скачущие от «Кружка» к Михайловскому мосту. Один ли или более фаэтонов, – это вопрос; по крайней мере верно, что фаэтон, где, по словам семьи Минквиц, сидела женщина в черном, между мужчинами, с распростертыми руками, мог быть тот же фаэтон, которому Алиханов готовился обрезать шашкой ремни и в котором у ног мужчин что-то лежало в мешке. К довершению путаницы, поутру, на одном из спусков к Куре Ивано Вартанов, духанщик, был разбужен какой-то веселой компанией, которая чуть не выбила окна, крича: «Ослиный сын! Дай водки!» – бросила ему целковый и, не дожидая сдачи, уехала. И эту историю припутали: может быть, убийцы так наскандальничали на радостях, что совершили, наконец, свое темное дело?.. Ввиду этих показаний легенда решительно усвоила себе фаэтоны, а вслед за легендой готово показание Габисония, сочиненное в лазарете, уже совершенно отличное от показаний Мгеладзе и Коридзе. Нину не душат на кухне, не несут на площадку, а прямо к фаэтону через двор, завертывают в мешок и везут мимо Алиханова вскачь в Ортачалы и за Ортачалами к спуску. Так изображает дело доктор Маркаров. Есть имя фаэтонщика – Нико, и номер новый, и даже подробнейшие указания, сколько денег получил каждый из нанятых. Как согласовать показания Мгеладзе и Коридзе с показанием Габисония, если бы оно было дано? Но, зная музыку, легко обойти все диссонансы и остановиться на согласных аккордах. Одни говорят: стащили в реку,