На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер

Что послужило последним толчком к уходу, никто не знал, и остановить его не пытались, стало ясно: это были бы напрасные попытки.

Квартира, которую он позволил себе, была «на Кораблях», то есть на улице Кораблестроителей, в шестнадцатиэтажном новостроенном доме, располагалась высоко, и, если вдруг отказывал лифт, подъем доставался трудно. Но в щель между соседними домами был виден залив.

Конечно, он взял с собой и снова повесил над столиком полуигрушечный самисен, подарок от Иосико. Вы не знаете, что такое самисен? Это прекрасный японский инструмент, щипковый, нервный; если он маленький, его можно положить на колени. И хотя он напоминает русскую балалайку или степной камыз, вы тотчас отличите по звуку его скрытный японский характер. Впрочем, что ему было теперь скрывать?

Конечно, он взял с собой портреты Эллингтона и Горовица…

«Свободен, наконец-то свободен!» — тихо напевал композитор Р., обживаясь на новом месте и любовно сдувая пыль с музыкального центра «Хитачи». Он увез со Зверинской только любимую музыку, без которой не мыслил прожить и дня. Сначала он думал взять с собой Фомку, но, поразмыслив, решил, что домашние сочтут такой поступок чрезмерным…

Вскоре — пора подумать о себе! — Семен Ефимович купил на сэкономленные сертификаты видеомагнитофон и стал наслаждаться просмотрами мюзиклов. Как человека насквозь театрального, его бесконечно манил этот жанр. С особенным чувством он смотрел «Кошки» Уэббера…

После эпизода на «капитанском трапе», почувствовав отеческую заботу Товстоногова, кошка Муся прониклась спецификой театрального дела. Теперь она старалась во время спектакля или репетиции на сцене не появляться и деликатно обходила ее вокруг, держась за черным задником. Ее устраивала незаметная для зрителей роль серого домового. В лифт Муся тоже не совалась и актерский буфет четвертого этажа посещала не в часы пик, а в удобное для поваров и буфетчиц промежуточное время. И даже в почтенном возрасте она, волну за волной, рожала жизнестойких подвальных котят.

Однажды весной, греясь на открытом окне верхнего буфета, Муся обратила внимание на воробья, чистившего клюв на ближней ветке дворовой липы. Несмотря на сытость, она принюхалась. Запаха не было, но в глубине подсознания возник вкус свежей воробьятины, а в душе проснулся охотничий инстинкт. Да и воробей оказался нагловат: слишком близко от нее позволял он себе подавать подлый голос и бесстыдно чистить сытый клюв. Липа, на которой он сидел, была хороша собой.

Сначала деревьев было шесть, внутри театрального двора зеленел крошечный садик с двумя скамейками. Потом одну за другой липы спилили, осталась одна. А теперь и ее нет…

Муся рассчитала прыжок и подобралась для его воплощения. Воробей посмотрел в сторону, и она прыгнула…

Возможно, ее подвела память, она забыла о возрасте, забыла, что мышцы серых лап не так сильны и эластичны, как прежде, и, чуть-чуть не долетев до воробьиной ветки, Муся грянула с четвертого этажа на смертельный асфальт внутреннего двора. Случайные свидетели бросились к ней, но она уже уходила, не глядя на окружающих ее серых людишек.

Смерть Муси отозвалась в коллективе подобающей скорбью и родила еще одну легенду о том, что ее последний прыжок не относился к поздней охоте, а был связан с продуманным желанием окончить жизнь. «Стыдно быть старым артистом…» Ах да, это из другой оперы… Но некоторые члены труппы, например Заблудовский, убеждены, что, почувствовав приближение дряхлости, Муся хорошо обдумала и безошибочно сыграла последний весенний эпизод…

Очень любил кошек и лично Мусю артист Миша Данилов, часто селившийся с артистом Изилем Заблудовским. Любил он и композитора Вивальди. И когда Миша узнал, что Вивальди тоже любил кошек, степень его привязанности и к тем, и к другому значительно возросла…

По вечерам в «Hotel Osaka Grand» шла привычная жизнь, и мы заходили друг к другу за техническими советами, согласованием планов на завтра и просто так. Узнав, что Р. должна звонить жена, Аксенов просил его сказать Ире, чтобы та позвонила Лене. Мол, пусть Лена тоже позвонит мужу из Ленинграда. Юру тревожило ее молчание, а звонок из Японии «кусался»…

Он готовился к новой жизни: другой театр, молодая жена, особые права и обязанности главного режиссера. Двадцать лет он ждал своего часа.

— А Лену ты в Комедию не берешь?

— Нет, зачем?.. У нее хорошие перспективы в БДТ. Зачем создавать двойную проблему?.. — Юра хотел продолжить, но появившийся в дверях Волков ему помешал.

Тот, в свою очередь, увидев Юру, вызвал Р. в коридор.

— Воля, ты же знаешь мои дела, — с оттенком доверительной секретности сказал Миша. — Мне нужна еще одна система… Запиши ее на себя…

— Как это? — удивился Р. — Разрешают по одной. Один человек — одна система. Я хочу купить «Хитачи», как Розенцвейг. Он принял решение…

— А ты, прынц, будешь думать и не успеешь. Как в Аргентине.

— Если не успею, запишу… Но я решил купить «Хитачи»…

— Ну и что? — обаятельно улыбнулся Миша. — Запишешь еще одну!..

— А почему не ты?.. Ты же покупаешь?..

Волков посмотрел на Р. с упреком и, махнув рукой, пошел прочь.

— В чем дело? — спросил Аксенов.

— Он хочет, чтобы я записал на себя его систему… Обиделся…

— Он вообще в последнее время ведет себя странно, — сказал Юра. — Ты не видел его в Германии. Мне кажется, он внутренне иссяк, стал почему-то злой… Когда нужно сыграть наивное удивление и добродушную растерянность, появляется маска…

— А как это можно сыграть?.. Это же чувства, а не действие?..

Юра улыбнулся и оставил вопрос без ответа…

Между тем катастрофа над Охотским морем себя не исчерпала, и волны от падения южнокорейского «Боинга» расходились все шире. Начались новые протесты и блокады, как будто БДТ и был тем самым военным истребителем, который вел Геннадий Осипович. Нет, тогда мы не знали этого имени, но в конце 80-х известинец Андрей Иллеш провел расследование, и классный пилот нарушил гостайну, потому что его мучила совесть. Да, Геннадий Осипович выпустил две ракеты по «воздушному извозчику», он исполнил приказ, и двести шестьдесят девять тел отправились кормить рыб на дне Татарского пролива, а двести шестьдесят девять душ остались парить в небесном пространстве…

Было шпионское оборудование на «Боинге» или нет? Тайна. Молчат американцы, и наши молчат. Теряя здоровье, шарили по дну мурманские водолазы, искали черные ящики, чтобы никто другой… Чтобы осталось тайной… Наш Громыко и госсекретарь Шульц хватали друг друга за лацканы на совещании в Мадриде. По протоколу касаться тайны было нельзя, но Шульц не сдержался, рванул речугу о нашем пиратстве, и Громыко взял его за грудки. Чуть не дошло до настоящей драки. И настоящей войны. Некоторые аналитики сказали, что кризис, в эпицентре которого мы оказались, был не слабее Карибского, над миром висела война…

17 июля 1997 года те же «Известия» тиснули мелкую заметку того парня, который занял место Ирика Рашидова: