Бессмертный - Трейси Слэттон

Я промолчал, разглядывая его рисунок. На нем был привлекательный человек лет двадцати пяти с правильными тонкими чертами, не слишком изящными, но благородными. Было что-то задумчивое и печальное в его взгляде и едва заметной, ироничной и почти горькой усмешке на полных губах.

— Неужели я такой печальный? — тихо спросил я.

— А разве нет? — невинно переспросил он.

— Нет.

— Может, когда-нибудь станешь, — пожал он плечами. — Может, ты не сможешь найти свою великую любовь и будешь сильно опечален! Тогда ты будешь рад, что учил меня, и если не будет любви, то у тебя хотя бы будет моя дружба! Правда?

Я угрюмо посмотрел на него. Он дождался, пока я осторожно положу его листок с набросками в книжку Петрарки, закрою ее, завязав кожаным ремешком, и уберу обратно в сумку. А потом весело спросил:

— Итак, мы наконец едем во Флоренцию? Где я буду сидеть — впереди тебя или сзади?

Собор был достроен. Таким я никогда его не видел. Великолепный красный купол был самым большим во всем христианском мире, он возвышался над городом, покрывая едва ли не все население Тосканы своей тенью. Необязательно подходить к нему близко, как сделали мы: он был виден отовсюду, он возникал над каждой узкой каменной улочкой, неожиданно и властно врываясь в поле зрения, стоило только завернуть за угол или ступить на площадь. За долгое время, что я отсутствовал в моей несравненной родной Флоренции, строительство было закончено, и собор был мне горьким напоминанием о том, сколько всего я упустил. Хотя негодяю Николо Сильвано и не удалось сжечь меня на костре шестьдесят четыре года назад, ему удалось отнять у меня целый человеческий век воспоминаний о моей родине — Флоренции, где самые улицы, казалось, напитали меня небывало долгой молодостью, где церкви и дворцы были моей родней, где я получил крещение от вод реки Арно.

— Его построили круг за кругом, — рассказал Леонардо, прервав мои мысли. — нутренняя конструкция сделана очень изобретательно, так что начало и конец невозможно отделить одно от другого, поэтому давление сил распределяется по кругу и нигде не нарушается. Круги позволяют куполу вознестись на небывалую высоту, о какой до этого собора нельзя было и мечтать!

— Он восьмигранный.

— А внутри сложен кругами, — настаивал Леонардо. — В куполе имеется два внутренних каркаса, которые выполнены в виде серии концентрических колец, которые уменьшаются к вершине. Поэтому капомаэстро[111] Брунеллески[112] построил его без лесов. Он полагался на силы, которые сходятся у вершины купола, где фонарь своим весом может поглотить внутреннюю силу и перенаправить ее наружу. А еще он использовал древнеримский способ кладки кирпича «в елочку», соединяя каждый новый слой кирпичей с предыдущим таким образом, чтобы конструкция сама себя поддерживала. И вот собор тянется ввысь благодаря целостному замыслу, и Брунеллески был великим гением!

— Откуда ты столько знаешь, малыш? — спросил я и потрепал пушистые волосы, разглядывая купол.

Вокруг нас было мало людей, хотя стоял ясный летний день. Чума имела обыкновение заманивать людей в дома и за запертые двери.

— Все говорят о соборе, — ответил он. — А я слушаю!

— В этом я не сомневаюсь. А что еще ты слышал?

— Умный Брунеллески изобрел несколько механизмов для строительства. Разве не здорово? — воскликнул Леонардо. — Я тоже хочу многое изобрести! Он придумал лебедку для поднятия огромного веса на огромную высоту. Эту лебедку тянут волы. Ты только представь! Он поднимал мрамор, кирпичи, камни и известку под самые небеса! Это просто чудо, его лебедка, такая огромная и мощная, а уж эта двусторонняя шестерня…

— Хватит! — Я поднял руки. — Я не архитектор и не математик и ничего не смыслю в технике. Тебе нужен другой учитель, если хочешь этому научиться!

— Но разве тебя это не увлекает? Эти вопросы силы, и движения, и веса? — Он повернулся ко мне, жестом указывая на Собор. — Если мы сумеем их подчинить, то для человека не будет ничего невозможного! Мы сможем построить летающие машины, которые ты видел в своих видениях, плавающие машины и другие изобретения, в которые так трудно поверить! Разве ты не понимаешь, как это важно?

Мне с трудом верилось, что это тот самый ребенок, который звякал камешками в карманах после прыгалок на траве. О лебедке он говорил совсем как взрослый мужчина. Он заслуживал уважения к себе, и я поразмыслил немного, прежде чем ответить. Я окинул взглядом неестественно тихие улицы, и одна часть моего сознания высматривала лицо с острым, как нож, носом и выступающим подбородком, а другая — последствия чумы. Я слышал, что в настоящее время в городе умирает по сорок человек в день. Это меньше, чем умирало в разгар чумы 1348 года, во время первой эпидемии, но все равно это слишком много. Слишком много матерей, отцов, сыновей и дочерей умирали безвременной смертью. Что смешного видит Бог в таких ужасных бедствиях? Я посмотрел на Леонардо и решил защитить его. Мир безмерно обеднеет, если такой человек умрет молодым. Он терпеливо смотрел на меня, нахмурившись, в ожидании ответа на свой вопрос.

И я сказал:

— Мне больше интересен вопрос о красоте. Обрати внимание, насколько изящен восьмигранник, стройный, но величественный и в то же время массивный, как скульптура…

— Подумаешь, скульптура! Искусство живописи выше скульптуры, — ответил мальчик. — Живопись превосходит все человеческие творения, потому что включает столько тонких возможностей. Скульптуре не хватает многих естественных свойств живописи, она не может показать прозрачные, светящиеся или блестящие тела, как на картинах. Но если тебе больше нравится скульптура, пойдем со мной в Ор Сан-Микеле!

Он взял меня за руку и ринулся на юг от Санта Мария дель Фьоре, туда, где в мои молодые годы стояло сгоревшее зернохранилище, Ор Сан-Микеле. За время моего заточения у Сильвано там выстроили новый многоэтажный рынок с лоджиями: верхние этажи использовались под склады, а на первом отправляли богослужения. Со временем его окончательно превратили в церковь в честь чудотворного образа Девы Марии.

Леонардо остановился перед одной из наружных ниш.

— Вот великолепная скульптура, — указал он, запыхавшись от бега по улице.

Я заглянул в нишу, на которую он показывал. Это была самая западная ниша на южной стороне здания. И в самом деле, там стояла замечательная скульптура святого Марка. Убедительная поза, идеальное равновесие и внутренняя устойчивость. Я тотчас заметил, что скульптор с особым мастерством расположил складки одежды, которые ниспадали, как на живом теле. Облик святого дышал энергией и жизнью, в нем были соблюдены естественные, правильные пропорции. Каждая складка одежды, каждое место, где драпировка прилегала или ниспадала с фигуры, усиливали впечатление от крепкого, здорового тела под одеждой.