Возвращение алтаря Святовита - Алексей Борисов

– Это кто там глотку дерёт? – стал уточнять я, украдкой поглядывая по сторонам, – Где ты видел, чтобы командир Красной Армии руки поднимал? – и после короткой паузы, когда разглядел милиционера, высунувшего голову в форменной фуражке из-за венцов клети, пристроенной к избе. – Литвиненко! Бронебойщикам занять позиции на дороге к хутору! До подхода полка держать оборону.

Из грузовика ловко выскочил младший сержант, за ним Ваня, принимая противотанковое ружьё, казавшееся со стороны богатырской винтовкой. И вышло так, что дульный тормоз как раз был направлен в сторону милиционера. О чём подумал в эти секунды страж правопорядка, не столь важно, но результатом всех этих действий стал выстрел. Скорее всего, случайный, так как стрелявший испугался его больше, чем я, в кого целились. Револьверная пуля ударила в дверь кабины в полуметре от левого плеча, а тело уже жило собственной жизнью. Кувыркнувшись вперёд, я оказался у пустующих козел, возле которых были свалены кругляши брёвен и с десяток чурок, окруживших широкий пень с торчащим из него колуном. Ещё один перекат к сарайчику, забитому под потолок сеном и уже оттуда можно осмотреться. Жерди и сухая трава – защита от пуль никудышная, но отсюда мне виден горе-милиционер во весь рост и, как ни странно (во, стервь!), стоявшая за ним с охотничьим карабином вдова.

– Не стрелять! – крикнул я, но как выяснилось, поздно.

Вновь спрятавшийся за угол милиционер выставил револьвер и не глядя стал палить почём зря, пока не прозвучал раскатистый грохот выстрела ПТРа. Крупнокалиберная пуля буквально вырвала выступающий нижний венец пристройки, а последовавшая за ней, прошив два бревна, отколола длинную щепу, сбившую с присевшего на корточки милиционера фуражку. Вдова взвизгнула, заголосила: «Убили!», выронила из рук карабин, закатила глаза и всей своей массой рухнула поверх лежащего. На этом всё и закончилось. Щепка как перо у индейца торчала из макушки правоохранителя, постепенно окрашиваясь кровью, но мне казалось, что реальную угрозу представляла не она. К счастью, вдова вскоре пришла в себя, посмотрела мне в глаза и вроде как снова лишилась чувств. А вот милиционер, похоже, на самом деле всё никак не мог опомниться от тройного удара: щепкой, стволом карабина, пришедшим на голову и, завершающий нокаут, крепко сбитым телом женщины, как катком подмявшей под себя местного «Анискина».

Между тем время не ждало. Литвиненко зачерпнул из колодца ведро воды и, не стесняясь, размашисто вылил на вдову, совершенно случайно пролив большую часть на роскошную грудь хозяйки хутора. Подействовало молниеносно. Вдова подскочила, словно ошпаренная кипятком, хотела было поднять ор, и, задыхаясь от возмущения, прикрыла подолом юбки прилипшую рубаху, но ощутив множество жадных мужских взглядов, вдруг выпрямилась, выпячивая напоказ свои прелести, поправила мокрые волосы и прожгла Литвиненко взглядом не то полным страсти, не то ненависти. Среди бойцов послышались смешки, и уже вскоре ящики из овина стали загружать в грузовик. Пока шла погрузка, очухавшийся милиционер, после внимательного изучения документов и «сверхсекретного» предписания для местных властей, прояснил сложившуюся ситуацию. Неделю назад поступил сигнал о подозрительной горючей смеси, купленной несколькими крестьянами на рынке, оказавшейся негодной для керосиновых ламп и чуть не ставшей причиной пожара. В итоге следственных мероприятий вышли на хозяйку хутора, а та и не стала скрывать, что продала остатки, не влезшие в бутылки. С её-то слов – всё чин-чинарём, договор подрядный с воинской частью показала, готовую продукцию предъявила, и всё бы шло своим чередом, кабы не война. Единственный на всю округу милиционер только сегодня смог прикатить на велосипеде, до выяснения опечатал дверь, преграждающую путь к загадочной жидкости, успел немного наколоть дров (должность обязывает помогать), да тут показался грузовик и закрутилось. Ругать ретивого милиционера за стрельбу или извиняться, что не предупредил о правилах безопасности вдову, я не стал. Участковый для этой района – что тот дуб: на жёлуди смотри, но под корни не заглядывай. И для многих он здесь единственная надежда на защиту и порядок, так что авторитет и уверенность в своих силах пусть останется при нём. Может, во время оккупации в партизаны подастся, про другой вариант думать не хотелось.

Оставив позади хутор, мы мчались к Кобрину и уже в предместьях повстречали старых знакомых. Сцепку из танков Т-26 с экипажами Петренко и Соколова. Неразлучная парочка лейтенантов сидела под тенью сирени в одних трусах. Тут же на ветвях трепыхались комбинезоны, а возле них двое бойцов отжимали ещё один. Выдалась свободная минутка, вот и постирушку затеяли. Свернув к воде, я вскоре оказался рядом с ними. Хотелось наорать и вставить фитиль, за то, что на вызовы не отвечают, а вместо того, чтобы слушать эфир, устроили купание, но вовремя сдержался. Чуть дальше от сирени рыли землю, а рядом с выкопанной горкой лежало мокрое тело лётчика.

– Как произошло? – спросил я, снимая фуражку.

– Его над городом сбили. Нас на высотку, дорогу прикрывать, а тут… выпрыгнул лётчик и прямо в воду. Мы к нему, а плавать только я и Колька умеем. Вытащили из воды, смотрим, а у него вся грудь в крови.

«Вот оно как, не постирушки танкисты затеяли, а товарища боевого из воды спасали», – подумал я и спросил:

– Разжились снарядами?

– Да, морячки поделились. Они по каналу пройти не могут, вода низкая. Две баржи поперёк фарватера затопили, чтобы выбраться, вот и подкинули из своих запасов. А вы как, удачно в Пинск съездили?

– Не совсем, – присаживаясь рядом с танкистами и протягивая пачку папирос, – военкоматы только формируют призывников, зато топлива целую бочку привёз, пожрать немного, да чем танки фашистские встретить.

– А нам обещали подкрепление, – жадно затягиваясь, сказал Николай, – ждём с минуты на минуту.

– Коля, обещать не значит жениться! – перебил своего товарища Соколов, вставая во весь рост.

– Разве такими вещами шутят? – с холодком в голосе, как бы упрекая, возразил Петренко.

– А это, – указывая рукой на дорогу, – по-твоему, подкрепление? Пяток вместо взвода?

По дороге, еле волоча ноги, брели красноармейцы, неся на плечах ящики с патронами. Замыкающим шёл сержант с четырьмя винтовками за спиной и трофейным автоматом на груди. И всё бы было закономерно для этих первых, самых тяжелейших дней войны, когда солдаты буквально валились с ног от усталости, если бы не форма сержанта. Она была казачьей. Шестая Кубано-Терская кавалерийская дивизия, единственная, несмотря на приказы, сохранившая свою экзотическую форму, прикрывала Ломжинский участок границы. Вроде недалеко от Кобрина, но в военное время это «недалеко» перерастало в «где-то там», куда не добраться; и появление здесь этого казака было настолько фантастичным, что едва возникший спор между танкистами на минуту прекратился. Не потому, что уставились на синие шаровары с красным кантом, а потому, что действительно подумали о подходе боеспособных соединений, коими казаки, безусловно, являлись. Нисколько не покривлю душой, если скажу, что с каждым часом принявшие на себя первый удар красноармейцы ждали, что сейчас появятся свежие полки и дивизии, пришедшие на выручку. Да что там красноармейцы, генералы так думали. Каково же было разочарование, когда сержант поведал, что лишь волей случая оказался в Бресте, и всё никак не может добраться до своих, в смысле казаков, а не прочей братии. То там его «попросят» подсобить, то здесь задержаться, а ему уже давно пора быть в седле, шашкой махать. Но, видать, без него никак не могут обойтись. Бравада его продолжалась ровно до того момента, когда имеющие на себе одни трусы танкисты стали одеваться. На мне-то маскхалат, петлиц не видно, а вот на комбинезонах они заметны. Сержант вмиг подобрался, отдал честь и представился по всей форме. А дальше началась обыденная солдатская работа.