Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

— В каком месте спрятано тобой или старостой оружие?

— Я не видела у него оружия. Хотя нет... Был пистолет. Его забрал Шевякин.

— Ты — ЧСИР. Член семьи изменника Родины. Знаешь, чем это грозит? От расстрела до пожизненного заключения. Как кому повезёт! Чистосердечное признание может несколько смягчить вину. Даю последний шанс.

— Мне не в чем сознаваться, — твёрдо ответила Лидия, с ужасом начиная понимать, что с этого часа её прежней жизни пришёл конец, и вплотную придвинулось великое горе-испытание, о котором она даже предположить не могла.

Размеренно тикали ходики на стене. Густо задымлённая комната казалось чужой. Наклонённое лицо энкавэдиста сосредоточенно окаменело. Он торопливо гонял карандаш по листам, метил их синей вязью слов, иногда подчёркивая фразы красным цветом. В чугунке жёлтыми червями извивались окурки. Лидию тошнило — беременность протекала тяжело. Но этот допрос вытянул столько сил, что она не могла шевельнуться. Лихорадочно проносились мысли: у кого оставить сына, кто будет приглядывать за хатой, возьмёт к себе колхозную Вишню, собачонку...

— Прочти и распишись.

Лидия заставила себя встать, — взгляд женолюбца оценивающе скользнул по ней. Взяла дрожащей рукой тетрадные листки.

— Не стой пнём. Вот же табурет, — по-хозяйски распорядился лейтенант, светлея лицом.

Лидия стала вчитываться в протокол допроса и вдруг ощутила, как по телу пробежали мурашки, сковал душу озноб, — с такой леденящей заострённостью и целенаправленностью были построены вопросы и подробные ответы, что не оставалось и малейшего сомнения в её враждебном отношении к советской власти, Красной армии и пособничестве фашистам.

— Ловко состряпано, — сверху вниз глянула Лидия, кладя листки на стол. — Такого я не говорила.

— Подписывай! Иначе изолирую — и просидишь до утра в подвале.

— Не стану. Я позора не приму! — задрожав подбородком, громко проговорила Лидия и вышла в зал. Припав спиной к тёплым изразцам печи, беззвучно заплакала. Такой одинокой и несчастной она ещё никогда не была!

Несколько минут лейтенант сидел молча, чего-то ждал. Затем, громыхнув табуретом, поднялся.

— А теперь слушай, гражданка Шаганова, и запоминай! — грозно окликнул оперуполномоченный из горницы. — Так и быть, повременю. Даю сутки на сборы. Ты — красивая женщина. А придётся носить арестантскую робу, вкалывать до кровяных мозолей и спать на гниднике. Такова расплата за предательство родственника! Не скрою, я хотел бы помочь... Но и ты меня должна понять... Я здоровый и молодой мужик! В хуторе буду два дня. Люблю, когда красивая, как ты, женщина угощает вином и стелет постель...

Он помедлил, со скрипом натянул кожаные перчатки. И, звякнув щеколдой, решительно вышел. Сквозь заливистый лай Жульки едва улавливался разговор офицеров, сошедшихся на базу. Чуть погодя они остановились на анбончике, и Лидия услышала приглушённый голос лейтенанта:

— А ещё? Более существенное?

— Царский орден. Георгиевский крест, на чёрно-жёлтой колодке. Приобщил к делу.

— Чей орден?

— Это — деда Тишки, его отца, — подсказал Прокопий.

— Тебя не спрашивают! — оборвал худосочный офицерик. — Иди лучше коли дрова и топи баньку.

— Есть! Я живочко устрою, в таких делах — мастак! — уверил угодливый Прокопий и — по двору к калитке. Вскоре ушли и энкавэдисты. И странно пусто стало на подворье и в хате, точно после похорон. Пусто и страшно.

Лидия, задыхаясь от табачного тумана, распахнула двери, выбежала на крыльцо. И долго простояла на верхней ступеньке, проветривая комнаты, жадно вдыхая морозную свежесть и запах молодого снега, слетающего с небес мелкими терновыми лепестками...

15

Итоговое заседание Комиссии по казачьим делам, созданной по инициативе генерала Киттеля при ростовском представительстве штаба походного атамана, собрало публику весьма разношёрстную: учёных, казачьих офицеров, творческую интеллигенцию, чиновников. Попытка поборников донской самостийности переписать казачье население была одобрена немецким командованием. Рассматривая в перспективе создание на Дону марионеточного казачьего правительства, Киттель сделал широкий жест: поручил профессору Миллеру, местному историку-археологу с мировым именем, возглавить комиссию по дальнейшему устройству Области Войска Донского.

Среди присутствующих были и представители оккупационной стороны: капитан Кубош и лейтенант Шаганов. Обсуждался документ, дополняющий Декларацию Войска Донского. Оживлённый спор возник о границах. Вопреки дореволюционной карте, почти все активно высказались за их расширение: присоединение к землям Войска Царицына (Сталинграда), Богучара, Юзовки (Донецка) и Бахмута (Артёмовска). Украинский уголь и волжская рыба укрепили бы экономическую мощь казачьего государства. Павел Тихонович внимательно слушал и делал записи, даже принял участие в дискуссии по четвёртому пункту, предложив вместо волостных старшин и сельских старост ввести в неказачьих селениях должность наказных атаманов, подчиняющихся только войсковому правительству. «Профессорская группа» серьёзно поработала, и ни у кого не появилось возражений ни по правам жителей Области, ни по структуре управления, ни по судебному установлению. Так же единогласно был поддержан двадцать третий пункт, регламентирующий создание Донской армии, авиации и флота. Сюсюкин настоял на внесении поправки: в рамках тесного сотрудничества с вермахтом.

Завершилось заседание под вечер. Не давая его участникам разойтись, полковник Одноралов попросил внимания:

— Господа и братья казаки! Мы хорошо потрудились сегодня. И есть предложение в таком же составе посетить «Казачий курень», всем известный ресторан. По согласованию с немецким командованием мы в представительстве решили отметить десятилетие прихода к власти великого фюрера Адольфа Гитлера. Столы уже накрывают!

— За вождя можно выпить и дома, — не без ехидства заметил сотник Донсков, исподлобья глядя то на начальника представительства, то на Сюсюкина. — А вы афишируете пьянку в тот час, когда за Доном бьют пушки большевиков и решается судьба Второго Сполоха!

— Пётр Николаевич, не надо так волноваться, — обратился седовласый профессор, укоризненно улыбаясь. — Рюмка водки, смею думать, не повредит казачеству.

— Если бы рюмка! Я вообще не пью. Хоть одна голова должна быть трезвой. А вот они, Сюсюкин и Духопельников, намедни припёрлись ко мне домой пьяные-распьяные, отравили атмосферу комнат перегаром и отрыжкой, нанесли грязи, испачкали покрывало на кровати. И убеждали меня вступить в заговор против походного атамана, поддержать их предательский план по развалу донского казачества. Нет, ставленники краснюков! Ваша затея не удастся!

— Ты никак рехнулся, Петя? — съязвил Сюсюкин, тряхнув остроконечной бородкой. — Угрожаешь нам, выше тебя по званию? За нарушение уставной дисциплины надлежит тебя перед строем выпороть и разжаловать до рядового.

— Меня? Вы... Выпороть? — Донсков побагровел, подступая и ястребом косясь на обидчика. — Мерзавец! Я вызываю тебя на дуэль!

— Сам ты полоумный! Стихоплёт!

Их растащили. Павел Тихонович