Вашингтон - Екатерина Глаголева

Подбежав к редуту, саперы перепрыгнули через ров и принялись рубить топорами колья, обращенные остриями в их сторону. Вскоре оба редута были захвачены (потери американцев оказались меньше, чем у французов) и вдело вступили гаубицы, нанося большой урон врагу. Корнуоллис пережидал обстрел, сидя в бункере, оборудованном на склоне холма. К утру, поняв, что дело его безнадежно, он отправил гонца к Клинтону: приезжать не надо, всё кончено.

Больше сотни пушек продолжали грохотать, разя британских солдат и моряков и обитателей городка. В отчаянии Корнуоллис собрал перебежавших к англичанам негров, заболевших оспой, и выпихнул их вперед, к линии фронта, в качестве «биологического оружия». Десятки изможденных полутрупов лежали в лесу, не в силах пошевелиться. Джеки Кастис бродил среди них, высматривая рабов, сбежавших из Маунт-Вернона, но никого не нашел.

На следующую ночь Корнуоллис попытался бежать через реку в Глостер. Стоявший там Банастр Тарлтон прислал для переправы 16 суденышек. Черкнув Вашингтону записку с просьбой позаботиться о больных и раненых, оставленных в Йорктауне, генерал двинулся к реке, но около полуночи поднялся сильный шторм, разметавший лодки. Корнуоллис исчерпал свою последнюю возможность спастись. Оставалось одно: сдаваться.

В десять утра 17 октября 1781 года, в четвертую годовщину сдачи Бургойна в Саратоге, на земляном валу показался британский офицер с белым флагом и письмом Корнуоллиса. Канонада стихла. К офицеру подскакали американцы, завязали ему глаза и проводили в ставку командования. «Сэр, — прочел Вашингтон, — я предлагаю прекратить боевые действия на сутки и назначить по два офицера с каждой стороны, чтобы встретиться в доме г-на Мура и обсудить условия сдачи Йорка и Глостера. Честь имею. Корнуоллис». «Не думал, что это произойдет так скоро», — пожал плечами Вашингтон и продиктовал ответ: «Милорд, я имел честь получить послание Вашей светлости от сего дня. Пламенное желание предотвратить дальнейшее кровопролитие побудит меня принять такие условия сдачи Ваших фортов и гарнизонов Йорк и Глостер, какие только будут допустимы. Я желал бы, чтобы прежде совещания комиссаров к американским позициям доставили письменные предложения Вашей светлости. Для передачи этого письма боевые действия будут приостановлены на два часа. Честь имею…»

Наступила тишина. Бархатное небо, усыпанное мириадами звезд, порой перечеркивали метеориты, но уже не ядра. Утром солдаты вышли на поле битвы, чтобы подобрать трупы. С обеих сторон большинство убитых составляли чернокожие.

Во время переговоров главным требованием Корнуоллиса было дать его людям возможность сдаться с военными почестями. Вашингтон напомнил, что гарнизону Чарлстона такой возможности не предоставили; око за око.

В одиннадцать утра 19 октября был подписан договор о капитуляции. В два часа дня французские и американские войска выстроились друг против друга в две шеренги, растянувшиеся на полмили. Французы сияли белыми мундирами и начищенными сапогами, американцы были в куцых полотняных куртках, дырявых и грязных, большинство — босиком. Под барабанную дробь восемь тысяч побежденных британцев и гессенцев пошли между шеренгами со свернутыми знаменами. Их флейтисты играли мелодию «Мир перевернулся». Англичане таращились на французов, не обращая внимания на американцев, и тогда Лафайет велел играть «Янки-Дудл»[29]. Пройдя сквозь строй, британские солдаты бросали на землю свое оружие, стараясь швырнуть посильнее, чтобы повредить его. Офицерам разрешили вернуться в Европу или в Нью-Йорк.

Вашингтон и Рошамбо наблюдали за этой процессией, сидя верхом. Корнуоллиса не было — он сказался больным и прислал вместо себя бригадира Чарлза О’Хару. Подскакав к Рошамбо, тот протянул ему шпагу Корнуоллиса, но француз кивнул на Вашингтона. Вашингтон же велел передать шпагу генералу Линкольну, взявшему реванш за Чарлстон.

Адъютант Дэвид Хамфрис, отличившийся во время сражения, был удостоен особой чести: он отвёз в Конгресс 24 знамени, захваченных у англичан, и получил за это наградную шпагу.

Вечером Вашингтон дал ужин французским, британским и американским старшим офицерам и был неприятно поражен тем, что англичане быстро нашли общий язык с французами: сказывалась общность происхождения и воспитания. Да, французы явно сражались не за идею… Корнуоллис вновь прислал вместо себя О’Хару. Два врага увиделись только на следующий день и объехали верхом укрепления Йорктауна. Корнуоллис попросил позволить местным тори уехать в Нью-Йорк. Зато Вашингтон настоял на том, чтобы беглых рабов вернули владельцам. Сам он нашел здесь двух своих рабынь и был полон решимости вернуть 15 остальных.

Рыская по городу, Джеки Кастис подхватил какую-то заразу. Его последним желанием было посмотреть на сдачу Корнуоллиса. Его подняли наверх редута, откуда всё было видно как на ладони. Когда церемония закончилась, Джеки отвезли за 30 миль, в поместье его дяди Бервелла Бассета, и срочно вызвали к нему мать и жену из Маунт-Вернона. Вашингтон, занятый делами, не мог вырваться из Йорктауна до 5 ноября. Джеки скончался через несколько часов после его приезда, не дожив трех недель до своего 27-летия.

Марта безутешно рыдала на груди у Джорджа. Пытаясь хоть как-то ее успокоить, Вашингтон объявил, что усыновит двух младших детей Джеки — двухлетнюю Нелли и семимесячного Вашика. После похорон они вернулись в Маунт-Вернон, заглянув по дороге во Фредериксберг, чтобы повидаться с Мэри Болл. Оказалось, что она уехала по «делам» вместе с Бетти и ее больным супругом Филдингом Льюисом. Вашингтон оставил ей на всякий случай десять гиней. Позже мать прислала ему малограмотное письмо с благодарностью за деньги и просьбой купить ей домик за Аллеганскими горами. Еще просила кланяться Марте, извиняясь, что не писала ей, потому что у нее «ум за разум зашел». Никаких поздравлений с победой, никаких соболезнований по поводу смерти Джеки… Конечно, Мэри Болл никогда не отличалась отзывчивостью, но возможно, к семидесяти трем годам она действительно стала плохо соображать. Когда во Фредериксберге устроили бал в честь французских и американских офицеров, сражавшихся при Йорктауне, ей сказали, что его превосходительство — ее сын — тоже приедет. «Его превосходительство! Что за чушь!» — воскликнула она. Но Джордж появился на балу под руку с матерью. Она пробыла там недолго; в девять часов сын проводил ее домой.

Генерал Клинтон всё-таки прибыл из Нью-Йорка на подмогу Корнуоллису, но было уже поздно. В Чесапикском заливе ему попались только три человека на лодке, которые сообщили о катастрофе. Не желая вступать в бой с французским флотом, Клинтон немедленно ретировался.

Победа в сражении — еще не победа в войне, считал Вашингтон. В середине ноября он отправил Лафайета во Францию, требуя еще кораблей.

Генерал устал. Нью-Йорк по-прежнему находился в руках врага, положение Континентальной армии не улучшилось, но сам он несколько недель провел в Маунт-Верноне. Он сильно сдал за последние два года и теперь уже не карабкался к вершине, а тихо спускался под горку. Но на людях он всё еще казался глыбой.