Несущественная деталь - Иэн Бэнкс

Она продолжала делать записи в своей книге, даже когда написала все о своей настоящей жизни в Реале, о пребывании с Прином в виртуальном Аду, она теперь записывала все, что случилось с ней после, здесь, где она вела тихое, никем не нарушаемое существование, которое она успела полюбить, в которое поверила, и все еще считала, что ее насильно изымут отсюда, вернут в Ад, — ждала этого каждую ночь…

Она похудела. Лицо покрылось морщинами, шкура ее поседела, а походка с возрастом стала тяжелой, неуверенной. Она старалась как можно лучше руководить работами в Убежище и делала все от нее зависящее для новичков и других обитателей. Теперь, когда она стала настоятельницей, по меньшей мере раз в сезон ей приходилось садиться в корзину и спускаться вниз, где у подножья столовой горы стояли простенькие домики, там она вела переговоры с представителями благотворителей, которые развозили их рукописи по городам. Все представители были мужского пола, поэтому выбора у нее не было — приходилось спускаться к ним, так как им подниматься в Убежище было запрещено.

Обычно, пока ее осторожно спускали на землю пустыни, она размышляла над тем, как сильно изменилась. Ее старое «я» — то, кем она была в Реале до краткого, но страшного опыта пребывания в Аду — пожелало бы порвать с этой старой традицией, пожелало бы изменить течение дел, настаивало бы на том, что непреложный обычай, запрещавший мужскому полу подниматься в Убежище, глуп и нелеп.

То лицо, которым она стала, которым была теперь, понимало силу всех этих аргументов, но все же считало, что традиции следует придерживаться. Может быть, теоретически это и было неправильно, а может быть — нет, но если и было, то большого вреда в этом она не видела. Может быть, эта традиция была очаровательной, всего лишь эксцентричной. В любом случае она не хотела быть той настоятельницей, при которой эта традиция изменится.

Ее всегда интересовало, насколько близка к реальному, изменяющемуся обществу и миру эта имитация. Существовали ли на самом деле те города, о которых говорили новички, путешественники и представители благотворителей, откуда они, по их словам, и заявились сюда? Неужели люди в этих городах работали, выживали, учились и импровизировали так, как это происходит в Реале? Если эта имитация будет продолжаться и дальше, то не изобретет ли кто-нибудь где-то наборный шрифт и печатный станок, и тогда то, что они делают здесь, в Убежище, совсем потеряет смысл, а обитатели Убежища станут никому не нужны?

Она ждала, что вот как-нибудь приедет представитель благотворителей со скорбным выражением на лице и экземпляром новенькой, с иголочки книги, изготовленной на машине, которая называется печатный станок.

Однако время шло, она приближалась к вероятному концу своей жизни в этой виртуальности, а свежие иллюминированные рукописи у них по-прежнему забирали, а им по-прежнему завозили писчие материалы, еду и другие необходимые вещи. Она поняла, что умрет — если только мысль о смерти имела здесь какой-то смысл — в том же обществе, в котором родилась. И тогда ей пришлось напомнить себе, что родилась она не здесь, что здесь она только оказалась, уже будучи взрослой.

Как-то раз к ней привели новенькую, которая отрицала существование Бога. Она поймала себя на том, что говорит те же слова, которые ей когда-то говорила старуха-настоятельница. Показ девушке камеры глубоко под землей, бичей и цепей не доставил Чей удовольствия, хотя ей показалось, что в сыром, освещенном лампой подземелье пахло уже не так отвратительно, как в тот раз, когда все это показывали ей. У нее ни разу не было оснований воспользоваться этим — может быть, поэтому? А может быть, ее обоняние, как и все остальные органы, ослабело. К счастью, новенькая не стала противиться, — хотя на лице у нее было написано плохо скрываемое презрение, — и никаких дальнейших мер принимать к ней не пришлось. Она спрашивала себя: а смогла бы она наказать девицу, если бы та воспротивилась?

Зрение у нее настолько сдало, что она больше уже не могла писать историю своей жизни в обгоревшей книге. По мере ухудшения у нее зрения буквы в книге становились все крупнее и крупнее. Настал день, когда ей показалось, она теперь сможет писать лишь по одной букве на странице. Что ж, может, ничего страшного в этом и не было — ведь она пока исписала только две трети книги, а ввиду ее скорой смерти много страниц так и останутся незаполненными. Но с постоянным увеличением размера букв вся эта затея с книгой стала казаться ей смешным важничаньем, и в конечном счете она прекратила делать записи. Она давно уже обрела мир в душе, а ведение дневника превратилось в скучное занятие.

И тогда она стала наводить скуку своими рассказами на новеньких. Она была настоятельницей, и они не могли не слушать ее. А может быть, просто молодежь теперь стала очень вежливой. Голос у нее почти пропал, но ее каждый день носили в часовню, и она, закрыв глаза, восторженно слушала прекрасное божественное пение.

А потом она легла на свой смертный одр, и за ней спустился ангел.

Тяжелый джхлупианский крейсер «Укалегон» (в сорок раз быстроходнее любого корабля, имеющегося в Сичультианском Энаблементе) доставил Вепперса на Вебезуа в Пещерный город Йобе менее чем за два дня. Вебезуа была самой дальней из планет Энаблемента, лежащей в небольшой звездной спирали, носящей название Чунзунзанский вихрь, — разреженное скопление старых звезд, которое включало в себя и систему Цунг.

— Конечно, я говорю вполне серьезно. Почему я не могу его купить?

— Они не продаются.

— Почему?

— Такая политика.

— Так измените политику.

— Политика не должна меняться.

— Почему это политика не должна меняться?

— Потому что изменение политики это не политика.

— Ну, вы просто ходите кругами.

— Я просто следую за вами.

— Нет. Я говорю откровенно. А вы — уклончиво.

— Тем не менее.

— И что? «Тем не менее» — и все остается на своем месте?

— Да.

Вепперс, Джаскен, Ксингре, с полдюжины других людей из свиты Вепперса, а с ними помощник главного джхлупианца и офицеры среднего звена «Укалегона» сидели в поводковом верхолете, двигающемся по одной из огромных карстовых пещер, образовывавших Пещерный город Йобе. В поперечнике пещера имела около километра — громадная труба, по полу которой вилась небольшая речка. Здания города, террасы, променады и бульвары уходили от берега реки, который становился все более крутым с приближением к центру пещеры, где здания лепились на утесах. Некоторые шли еще дальше — они цеплялись к уступам в верхней части стены пещеры. Однако рельс поводкового верхолета располагался еще выше — висел под потолком на мостках, напоминающих ряд гигантских портальных кранов. Ряд громадных овальных отверстий в потолке доходил до поверхности, впуская внутрь наклонные столбы нещадного вебезуанского солнца.

Будучи расположена близко к постоянно набирающей яркость звезде, планета несла на себе проклятие избыточного солнечного света, но при этом была одарена благодатью в виде континентов, состоящих главным образом из выветренных известняков, в которых образовались гигантские системы пещер, где могли прятаться обитатели планеты — эндемичные животные и пришельцы-сичультианцы. Пригодный для обитания климат можно было найти только в очень высоких или очень низких широтах. Полюса были настоящим раем умеренной свежести.