Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

Все знали, что начал это харизматичный парень у здания суда, но не знали, куда тот теперь делся, а потому всё ещё боялись действовать активнее.

В эпицентре вот этого волнения Ворон себя и обнаружил. Шёл по улицам, привычно следил за обстановкой, подмечал изменения в лицах, манерах людей, в темах их разговоров, будто оставаясь в единственном тихом островке зарождающегося урагана. Мог бы подойти, ответить на вопросы, рассказать о планах, но чувствовал — это не его роль. Это должен был быть Актёр...

Актёр должен был быть.

— Я к Шишкину, — пояснил Ворон двум крепким молодцам с прошлым в силовых структурах, и те его пропустили.

В дорогом ресторане с приглушённым золотым светом не было обычных посетителей. В это неспокойное время ни у кого не осталось лишних денег. Расслоение стало катастрофическим — кто-то не мог позволить себе даже общественный транспорт, а кто-то менял машину каждый день.

— Вот ты и вылетел на свет.

Шишкин с нескрываемым интересом разглядывал севшего напротив Ворона маленькими глазками из глубины своего жирного лица, и улыбался, предвкушая непонятно что. Вокруг него расположилось ещё трое странных типов за столиками, но с первого взгляда Ворону стало очевидно — телохранители.

— Хочешь сказать, что ты замутил вот это всё?

Голос Шишкина, в отличие от его внешности, был мягкий, с хрипотцой и мелодичными интонациями. Только во взгляде было что-то такое, от чего Ворон хотел вздрогнуть. Готовность идти по чужим трупам, что ли... ещё страшнее, чем во взглядах военных.

— Вроде того, — подтвердил он коротко, и его голос звучал куда беднее на фоне голоса Шишкина.

— Кого-то покрываешь? — фыркнул Шишкин, откидываясь на спинку и наливая водку в две больших рюмки. — Пей, — потребовал он, протягивая одну Ворону. — Ты бы один это не провернул.

Ворон не показал отвращения от протянутой ему рюмки, выпил залпом, даже не поморщился, хотя алкоголь был обжигающе-противный, а он сам пить крепкое особо не привык. Видел, как бухает отец, и не хотел продолжать эту традицию. Впрочем, и ожидать другого поведения от Шишкина было бы глупо — тот являлся русским мафиози до мозга костей, поддерживал алкоголь и насилие, и единственное, что ненавидел всем сердцем, так это педофилию. Ворон только сейчас до конца осознал, как подставился, но быстро успокоил себя, хотя бы на этот разговор, что вряд ли кто-то планирует его тут раздевать.

— Мне помогали. Но отвечаю всё равно я, так что это не важно.

— Зря ты не работаешь на меня, Ворон, — серьёзно заявил Шишкин. — А занимаешься какой-то откровенной хуйнёй. Пользы от тебя мне было бы куда больше.

Ворон покачал головой, не желая отказывать прямо. В чём-то соглашался, в чём-то не очень, но рот держал на замке. Водка, вероятно, должна была его разговорить, а на деле заставила только сильнее следить за тем, что мелет.

— И вот ты хочешь, чтобы я поддержал восстание...

— Не поддержали, — поправил Ворон. — Я хочу, чтобы вы помогли защитить мирных людей на митинге.

— Защитить! Мирных людей! — Шишкин расхохотался. — Ты себя-то слышал? Ты и твоя компашка заставили людей включить мозги, а ты до сих пор думаешь, что они «мирные»?

— Им нечего противопоставить пистолетам. Они не военные, — Ворон смотрел с упрямым прищуром. — А против них наверняка вытащат военных. Это нечестно. Так не должно быть.

Шишкин улыбался. Ему всё это казалось тупой бесполезной игрой в песочнице. Детки точно не понимали, чего хотят и к чему стремятся. А он понимал. И думал, что золотая рыбка сама плывёт к нему в руки. Спонсировать оппозицию означало спонсировать свержение настоящей власти... и пока новая власть не укрепится — анархия позволит развести бурную деятельность.

— Ну хорошо, ты хочешь, чтобы люди в военной форме вышли против людей в военной форме и постреляли друг в друга на мирном митинге?

— Нет, я хочу, чтобы ваши люди тоже выглядели, как мирные, пока от них не потребуются активные действия.

— И как ты планируешь за это платить? — уже серьёзно спросил Шишкин.

— Любое нужное вам имя засветится в списках спонсоров, — предложил Ворон. — Да в любых списках. Вы и ваши люди будут частью оппозиции, вы получите власть... Быть может, пожелаете выдвинуть кандидата?

Шишкин молчал долго. Смотрел на Ворона, как на идиота, но почему-то надеялся, что тот исправится. А тот даже не думал. Действительно верил, что прокатит, что ли?

— А потом ты меня пристрелишь, да, Ворон? — в мягком голосе прозвучала угроза. — Какой же ты тупой щенок. Совсем зелёный. Ещё раз перечислю варианты. Или ко мне, или вместе со всеми этими «мирными» на бутылку.

Пернатый сглотнул. Он, конечно, занимался чёрной работой, но никогда не лез дальше, чем заканчивалась его компетенция. Агент оставался безликим агентом, заказчики только изредка появлялись, и то, не были настолько пугающе проницательными, как этот. Не за красивые же глаза Шишкин добился своего положения? Его глаза Ворон не мог сейчас разглядеть, не хватало света, но почему-то думалось, что они такие же, чёрные. Потом всё же набрался смелости ответить:

— Лучше на бутылку, чем жить так.

— Упёртый щенок, — констатировал Шишкин. — Твой отец был таким же, только идеи его были поумнее. Жаль, что он тебя так хуёво обучил, жаль... ещё? — он кивнул в сторону бутылки.

Ворон отрицательно мотнул головой. Предыдущая рюмка уже вызвала противное ощущение в животе — доза обезболивающего постепенно становилась меньше, но всё ещё оставалась обязательной для нормального существования. Мешать его с алкоголем было плохой идеей.

— А я ещё, — меланхолично заявил Шишкин и залпом осушил ещё рюмку. Подозвал официанта, — Принеси закуси. — И снова повернулся к Ворону. — Будут тебе люди. Вооружённые. Одетые в гражданское. И не надо ни в каких списках меня указывать, понял?

— Понял.

— Пиздуй. И вот чего ещё... закажу у тебя бесплатно парочку трупов. Лишними не будут. И так лишние.

Ворон послушно встал, коротко кивнул, согласный уже на всё, лишь бы эти глаза перестали его буравить. Уже сделав пару шагов, поборол, наконец, свою гордость и подстраховался:

— Некоторые ваши люди будут рады вернуть свои долги Доктору.

Шишкин как будто даже и не услышал, только хмыкнул себе под нос и повторил:

— Пиздуй.

Он и попиздовал, сначала на улицу, потом в метро. Прислонился к холодной гладкой закрытой двери скоростного поезда и зажмурился от боли в животе и мук совести. Не знал, делает ли правильно, не знал, стоило ли делать, но так хотелось предпринять хоть что-нибудь, так ужасно хотелось хотя бы попытаться сопротивляться неизбежному, придержать момент, когда сошедший с ума мир вдруг вскипит, окажется на улицах, соберётся в одном месте... и взорвётся, уничтожая сам себя.

А будет ли за этим будущее — Ворон не знал.