Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр

– Бедняга сам не свой, – говорит один рабочий.

– Тяжелое плавание, видать, – добавляет другой. – С ними такое иногда бывает. – Он значительно стучит себя пальцем по виску. – Умом мешаются.

– Понимаю, – кивает мистер Хэнкок, не раз видевший такое прежде. – Ему нужен хороший отдых.

Он подходит к старому другу, с улыбкой протягивая руку, но капитан смотрит будто бы сквозь него, даром что его блуждающие глаза хранят напряженно-выжидательное выражение.

– Судя по вашему виду, плавание было не из легких, – говорит мистер Хэнкок. – А, Тайсо? Но теперь-то вы дома.

Друг с усилием переводит взгляд с какой-то незримой точки в пространстве на лацкан мистера Хэнкока и с минуту молчит, двигая желваками.

– Да, – наконец произносит он. – Можно и так сказать.

– Послушайте, Тайсо… – Мистер Хэнкок просто не в состоянии сдержать свою радость. – В моей жизни произошли большие перемены. Я женился, сэр!

Лицо капитана Джонса остается совершенно безучастным.

– И моя жена уже в тягости! – настойчиво продолжает мистер Хэнкок. – Я стану отцом! Что вы на это скажете, а?

Однако – наверное, впервые в жизни – капитану Джонсу решительно нечего сказать. Он рассеянно кивает, вот и все, а мистер Хэнкок смущенно покашливает, похмыкивает, затем неловко спрашивает:

– Как прошло плавание?

– Странно, – невнятно бормочет друг в свой шейный платок, не поднимая глаз, а чуть погодя снова вперяется невидящим взглядом в пустоту перед собой.

– А знаете… – Мистер Хэнкок неуверенно запинается, сбитый с толку чудны́м поведением капитана. – Обратный путь занял у вас гораздо больше времени, чем вы рассчитывали.

Ему очень хочется, чтобы Тайсо Джонс сердечно пожал ему руку, похлопал по плечу. Его удручает, что старый товарищ не радуется за него, преуспевшего в самом что ни на есть мужском деле. Но еще сильнее удручает мысль, что что-то явно не в порядке.

Капитан Джонс пожимает плечами:

– Да что значит время, в конце концов?

– И встречаемся мы не на обычном нашем месте, – подсказывает мистер Хэнкок.

– Ну так груз у меня необычный, вот и… – Он обрывает фразу на полуслове и после паузы произносит: – Следуйте за мной.

Стряхнув оцепенение, капитан быстро двигается прочь шаркающей походкой враскачку: руки свободно болтаются, как у марионетки; ноги едва отрываются от земли. Он проводит мистера Хэнкока вдоль всей пристани, где корабли теснятся, что скот у кормушки, и направляется к ветхому складскому сооружению поодаль. В десятке ярдов от него Тайсо Джонс замедляет шаг, останавливается и снова стоит неподвижно, глядя в землю.

– Я раздобыл для вас то, что вы просили, – глухо говорит он. – Я нашел ее. Но… но возможно, вам лучше сразу от нее отказаться.

– Что?

– Она совсем не такая, как вы ожидаете. Совсем не такая, как я ожидал… видит бог!

– Я ничего не ожидаю. Я ожидал, что она будет мертвая.

– О, она не мертвая, уверяю вас. – Капитан невесело усмехается. – Не знаю, можно ли назвать ее живой, но она точно не мертвая.

Они заходят в полутемное помещение. Прищурившись, мистер Хэнкок видит, что сюда приволокли один из громадных перетопочных чанов: по каменному полу тянутся оставленные днищем полосы копоти, похожие на следы когтей. Мистер Хэнкок медленно двигается вперед. Капитан Джонс, как ни удивительно, продолжает говорить:

– Каждый моряк хоть раз в жизни да впадает в уныние. Но это было самое тягостное плавание из всех, в которые я ходил когда-либо.

Вода в чане (а он, конечно же, наполнен водой, а не вытопленным жиром) тихо всплескивается, как если бы в ней плавно перевернулось какое-то крупное тело.

– Мы поместили ее в трюм, вполне удобно. И поначалу настроение у команды было превосходное. Я постоянно заставал в трюме кого-нибудь из моих ребят, просто глазеющего на нее. Но спустя несколько времени…

Чан высотой с мистера Хэнкока, и он не видит, что там в нем. Он хлопает ладонью по опаленному боку исполинской посудины.

– Здесь есть стремянка? Хочу посмотреть.

– …В общем, мало-помалу все на корабле погрузились в беспросветную меланхолию, страшная пустота поглотила наши души. Словно кто-то выпотрошил всех и каждого, как рыбу. Словно все теплое и живое было из нас изъято и выброшено. – Капитан Джонс стоит в дверном проеме, чуть в стороне от тонкого солнечного луча, проникающего внутрь. Он снова принимается вертеть в руках шляпу. – Как описать это состояние тому, кто ни разу подобного не испытывал? – тихо произносит он. Возможно, он разговаривает сам с собой. Но он хочет быть услышанным и понятым, а потому настойчиво возвышает голос: – Это все равно что осознать, что любви больше нет и уже никогда не будет. Неуемная тревога владела всеми. Никто никому не смотрел в глаза. Никто не разговаривал и не пел. Было так, будто каждый человек на корабле внезапно понял, что где-то в мире есть великая любовь, уготованная именно для него, но ему никогда ее не отыскать, ибо мир бесконечно огромен.

– Я и не подозревал, что у вас такая поэтическая натура, – говорит мистер Хэнкок. Он подтаскивает к чану пустой бочонок, взбирается на него и заглядывает через край.

Вода слабо колышется. В полумраке она кажется густо-черной, если не считать каких-то слюдяных блесток в глубине, подобных тусклым звездочкам. В первое мгновение мистер Хэнкок думает: «Здесь ничего нет. Жена была права. Меня одурачили». Но потом вода протяжно вздыхает, по медным стенкам пробегают радужные блики, и теперь он видит русалку. Очертания ее расплывчаты, но она там, вне всякого сомнения. Она похожа на плотный косяк крохотных рыбешек, трепещущих и мерцающих, который то растягивается, то сжимается, точно единое существо, наделенное сознанием. Изредка мистер Хэнкок различает руки русалки, а чаще – струящиеся волосы. Видит тяжелый хвост, серебристо посверкивающий при вращении. Несколько долгих минут он пристально всматривается в черную воду, где шевелится и вздыхает русалка.

– О… – наконец произносит мистер Хэнкок.

– А когда мы сошли на берег вчера вечером, – продолжает капитан Джонс, – все мы знали наверное, что никогда впредь не пойдем в плавание вместе. А ведь мы были как братья. Не знаю, куда мои товарищи направятся дальше – но в родные края точно никто не вернется, потому как нет на земле такого края, где они не чувствовали бы себя чужаками. – Он ненадолго умолкает, обдумывая свое последнее утверждение, а потом медленно повторяет, словно каждое слово в нем – некая диковина, требующая внимательного рассмотрения. – Нет на земле такого края, где они не чувствовали бы себя чужаками. – Он расправляет плечи. – Что ж, забирайте ее, сэр. Ваше счастье, что мы не сбежали с корабля, хотя нам очень хотелось. Я снова уйду в море при первой же возможности. Ибо что мне делать на суше? Какой мне прок от денег?

Мистер Хэнкок уже не слушает.