Свет грядущих дней - Джуди Баталион

Бэля заплакала. Это заметила одна из оркестранток. Девушки переговорили между собой, и оказалось, что музыкантша, ее звали Хинда, состояла в молодежном движении. Бэля рискнула и призналась ей, что она еврейка. Дать кому-то знать, что ты еврейка, означало быть ею. Они вместе поплакали и стали говорить об участии в Сопротивлении. Хинда сообщила, что ее группа женщин-евреек, прибывших на очередном транспорте, замышляет восстание. У одной из них есть инструмент для разрезания колючей проволоки. По ночам охранники обычно напивались. Однажды безлунной ночью девушки начали рыть тоннель, чтобы по нему выводить людей на свободу. Двое копали, четверо стояли на страже. Бэля помогала копать. Тоннель начинался от места, куда прибывали поезда, и проходил под колючей проволокой. Бэля вспоминала, что однажды они засунули в этот тоннель двух пятнадцатилетних девочек, только что прибывших из Германии[796]. Девочки пришли в смятение, когда им велели молчать и мгновенно нырять в тоннель, но Бэля несказанно радовалась, когда они это сделали и очутились на территории рабочего лагеря. Она научила их, как вести себя, чтобы не попасться, и снабдила одеждой умерших пациенток. Девушка, работавшая в помывочной, прятала их на время перекличек. Бэля воровала для них картошку и морковь. Девочки не могли понять, почему полька их опекает.

Бэля постоянно использовала свое положение, чтобы помогать больным еврейкам, старалась, чтобы в их мисках оказывалось побольше капусты, ласково гладила по голове, когда поила водой, и добровольно вызывалась работать в отделении, где лежали чесоточные. (Все считали, что делает она это из своих «коммунистических принципов», или, как заявляла она сама, – чтобы не дать чесотке распространиться на поляков и немцев.) Перед приходом доктора Менгеле она предупреждала больных о предстоявшей селекции и прятала самых тяжелых.

Бэля знала, что ее доброта кажется узникам-евреям не только странной, но и подозрительной. Она, разумеется, понимала, когда они бормотали на идише, что она, наверное, шпионка, и тем не менее радовалась, когда ей удалось выхлопотать для евреек, работавших в лазарете, разрешение отпраздновать Хануку. В глубине души она горько сокрушалась, что не может присоединиться к ним, но вынуждена была выглядеть стопроцентной полькой, «святее самого папы». Вместо этого она украшала рождественскую елку фигурками Санта-Клауса.

Одна из надзирательниц Бэли, Арна Кук, была злобной и жестокой коротышкой. Она вменила Бэле в обязанность убирать у нее дома, варить кофе и чистить ее обувь. Однажды утром, когда Бэля явилась выполнять свои обязанности, Арна не услышала, что она пришла, и Бэля увидела, что она лежит на кровати, раскинув ноги, и совокупляется со своим псом – немецкой овчаркой. Бэля закрыла дверь и убежала, перепугавшись, что ее убьют, если застанут на месте.

В тот день Арна избила Бэлю за то, что та не явилась на работу, и отправила в Биркенау копать траншеи – чрезвычайно тяжелая работа: не разрешалось передохнуть ни минуты, девушек постоянно избивали, а тех, кто падал, обессилев, пристреливали. Остальные должны были уносить тела – и все это под звуки духового оркестра.

Однажды во время смены эсэсовцы утащили одну из девушек в ближний лес. Бэля слышала, как та кричала. Девушка так и не вернулась. Оказалось, что ее заставили совокупляться с собакой. Она умоляла, чтобы ее застрелили. Эсэсовцы смеялись, и Бэля слышала, как они говорили: «Этот пес нашел себе отличный объект для удовольствия». Такое случалось не раз. Еще одна выжившая узница Освенцима рассказывала[797], что нацисты силой заставили ее раздеть свою маленькую дочку и смотреть, как ту насилуют собаки.

Бэля и другие узницы страшно боялись выходить на работу и решили: если это произойдет еще раз, вся бригада восстанет. После третьего случая изнасилования собаками, когда в лес потащили очередную жертву, все двадцать женщин начали истошно кричать. Эсэсовцы заперли их в подвале, где заставили стоять на протяжении четырех суток и покормили за все это время только один раз. Женщины были сломлены физически, но их утешало сознание, что они оказали сопротивление, они сплачивались, защищая друг друга.

Женщины в лагерях, в том числе в Освенциме, в порядке сопротивления намеренно портили продукцию и снижали производительность: ослабляли нити при тканье, нарушали пропорции частей бомб, засовывали куски проволоки в шарикоподшипники и на всю ночь оставляли открытыми окна, чтобы замерзали и лопались трубы[798]. Из-за бракованных боеприпасов немецкие орудия «стреляли в обратную сторону» или взрывались. Фаня Файнер[799], белостовчанка из семьи бундовцев, иногда подсыпала песок вместо пороха в снаряды, которые делала на заводе.

Когда Фане должно было исполниться двадцать лет, ее подруга Златка Питлук[800] решила, что такое рубежное событие нужно отпраздновать. Умелая рукодельница, она, рискуя жизнью, насобирала разные материалы на территории лагеря, слепила их размоченным и размятым хлебом и соорудила поздравительную открытку-раскладушку в форме сердца – что-то вроде альбома для автографов, которые были тогда популярны. На этом маленьком сувенире, обтянутом алой тканью (оторванной от Златкиной спрятанной комбинации), красовалась буква «Ф», вышитая оранжевыми нитками. Златка пустила свой «буклетик» по рукам, и восемнадцать узниц, в том числе Анна[801], написали в нем свои пожелания Фане ко дню рождения. Рискуя жизнью, они, каждая на своем родном языке – польском, иврите, немецком, французском – оставили свои послания на восьми искусно сложенных в форме клевера лепестках.

«Свобода, Свобода, Свобода – вот мое пожелание тебе в день рождения», – написала женщина по имени Маня.

«Наша победа в том, чтобы не умереть», – написала другая.

Одна женщина процитировала польское стихотворение: «Весело смейся… будь в танце легка… А когда постареешь, надень очки и вспомни, через что нам когда-то пришлось пройти»[802].

Товарищество, близость, порой интимная, носившая характер вызова, давали женщинам надежду и помогали выстоять.

* * *

В конце концов Эстер согласилась украсть порох.

Сестра Анны отрабатывала двенадцатичасовые смены на станке, прессовавшем порох – сланцево-серый, имевший консистенцию крупной соли, – в брикетики размером с игральную шашку. Они служили запалами для бомб.

Анна прошла по едко пахнувшему, заполненному пылью коридору мимо нескольких надзирателей и направилась в Pulverraum, делая вид, что собирает мусор. Рабочее место Эстер находилось возле двери; она отдала Анне небольшую металлическую коробочку, в какие сбрасывали отходы. Среди этого мусора Эстер спрятала кусочки пороха, завернутые в обтрепанные лоскутки. (Лоскутки были оторваны от рубашки или представляли собой разорванный носовой платок, выменянный на хлеб.) Подойдя к своему столу, Анна достала узелки и сунула их под платье. В туалете они с Алей поделили узелки и спрятали их в одежде. В конце дня, перед возвращением в лагерь, Эстер и на себе несла несколько кусочков – идти надо было почти целую милю в деревянных башмаках, под дождем,