33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич

– Что ты так разлыбился, ваше благородие? Слезай, приехали!

Слова Мироныча прозвучали, как тычок в бок.

Мироныч остановил коляску у парадного подъезда управления. Они слезли и пошли к своему начальнику майору Ма Кэпину. Сорокин вспомнил, что в первый раз увидел его после исчезновения Ли Чуньминя и ещё раз, когда ему объявляли приказ о переводе в политический отдел.

У Ма Кэпина сидел полицейский чиновник Хамасов. Как только Сорокин и Мироныч вошли в кабинет, туда через боковую дверь сразу вошёл Номура. Он уставился на них и не сказал ни слова. За Номурой в кабинет вошли четверо полицейских с карабинами, и Ма Кэпин объявил, что Сорокин и Мироныч арестованы «до выяснения обстоятельств». На Мироныче и Сорокине защёлкнули браслеты и повели в подвал. Мироныч шёл и молчал, Сорокин оглядывался, и полицейский легко толкал его в спину. Подвал был длинным коридором без внешнего света, а только с тусклыми лампочками в потолке и дверями по обеим стенам с зарешечёнными окошками. В начале и в конце коридора стояли вооружённые полицейские.

Сорокин увидел, что Мироныч идёт спокойный, сам он был ошеломлён, в голове было пусто, только тикала единственная мысль о том, что сегодня в пятницу и в субботу он «будет занят», а в воскресенье свободен и они должны встретиться с Элеонорой.

За их спинами захлопнулась дверь камеры, Мироныч сел прямо на пол и стал скованными руками неловко рыться в кармане пиджака под пальто. Он что-то достал и через несколько секунд аккуратно, не звякнув, снял с себя наручники и то же самое сделал с наручниками Сорокина. Они сидели, спинами к стене, и смотрели перед собой. Оба молчали. Сорокин решил, что он будет в точности повторять поведение своего товарища. Они сидели час или два. Глаза привыкли к темноте, камера была пустая, без обычных для тюремных камер топчанов и параши, стены и пол были кирпичные. Мироныч не шевелился, он склонил голову, ровно дышал, и Михаил Капитонович подумал, что Мироныч спит. Он повёл плечом, и Мироныч поднял лицо, обвёл камеру глазами, помотал головой и плотно сжал губы. Сорокин понял, что это значило, – молчи, нас подслушивают. Он тоже опустил голову и стал думать, но оказалось, что думать не о чем, потому что никаких очевидных причин для их ареста он не находил, кроме одной – причиной ареста, конечно, был Номура. Значит, когда они следили за Номурой, кто-то следил за ними. И тогда он стал думать про Элеонору. Но тут мысль не шла дальше того, что было вчера. Ночь, так неожиданно проведённую вместе, он постарался не вспоминать. И тогда к нему снова вернулись мысли о жизни в Харбине, и было о чём – ему не за что было любить этот город. Конечно, у него сейчас есть деньги, еда, одежда и жильё и всё намного лучше, чем было хотя бы год назад… Конечно, он тут спасся от большевиков, но что дальше… думал он и не заметил, как задремал. Ему привиделось, что он идёт по лесу в плотном тумане, он видит вперёд шага на четыре, на пять. С каждым шагом из тумана выступают деревья, каждое имеет свою толщину и форму, а он идёт… и всё как будто бы по кругу… Сильно ударила дверь, он очнулся, а в голове ещё звучало: «По кругу…» Он приоткрыл глаза, на него и Мироныча кто-то светил фонарём. Сорокин прикрылся ладонью.

– Средуйте за мной! – В дверях стоял Номура.

Мироныч оттолкнулся локтями от стены, они поднялись и вышли из камеры. Номура шёл впереди, рядом с ним выступал солдат с винтовкой. Они прошли мимо других камер и услышали, что в дальней кто-то тяжело стонет и рычит. Номура остановился перед этой камерой и показал солдату, тот открыл дверь. Номура позвал рукой Мироныча и Сорокина и отступил в сторону. За открытой дверью оказалась решётка из толстых железных прутьев, замкнутая снаружи; в ярко освещённой камере стоял голый по пояс китаец, рядом с ним на связанных руках за крюк в потолке висел другой китаец, тот, который стонал и рычал, это был рикша с умными глазами из их бригады. Рикша перестал рычать и поворотил глаза в сторону двери. Номура что-то рявкнул голому по пояс китайцу, тот приблизился к висящему, и Сорокин увидел в его руке тонкое шило, длинное, как вязальная спица. Китаец придержал рикшу за плечо и медленно проткнул спицей его правый бок ниже рёбер. Рикша уронил голову и испустил дух. Сорокин всё видел, он понимал, что происходит, но не верил глазам. Он посмотрел на Мироныча, тот стоял как каменный.

– Средуйте за мной! – послышался за их спинами голос Номуры.

Они повернулись и пошли за ним из подвала и поднялись в кабинет Ма Кэпина. Ма Кэпин сидел за столом, рядом с ним был Хамасов.

– Теперь разбирайтесь! – сказал Номура и вышел из кабинета.

Ма Кэпин сказал что-то очень короткое, Хамасов перевёл:

– Не лезьте не в своё дело! Если в городе появятся Ремизов со своей шлюхой, немедленно доложить!

Когда Сорокин и Мироныч вышли на улицу, была тёмная ночь. Они сели в коляску, Мироныч отвёз Сорокина домой и со словами: «Теперь понял, кто в городе хозяин?» – уехал сам.

Дома Михаил Капитонович пытался заснуть, но в его голове по кругу ходила одна мысль: «По кругу, по кругу! Всё по кругу!»

Утром Сорокин пошёл в «Модерн» и получил от портье записку:

«Здравствуйте, Мишя!

Вынуждена по делам на месяц или полтора уехать на юг.

Когда вернусь, обязательно увидимся.

Вы очень хороший.

Нора».

Вчера Сорокин получил от Элеоноры телеграмму:

«15 ФЕВРАЛЯ БУДУ ХАРБИН ТЧК ВЕЧЕРОМ НАДЕЮСЬ УВИДИМСЯ ТЧК» – и записку от Суламанидзе:

«Завтра в 7 часов п.п. у Софии на Пристани!

Твой Д. С.».

Сегодня было 13-е.

«Как кстати, – подумал он про записку Суламанидзе. – Расспрошу его про мушкетёров и покажу письма!» Про телеграмму Элеоноры подумал так: «Ну что ж, пятнадцатого так пятнадцатого! Вечером так вечером!» Михаил Капитонович был обижен: после её неожиданного отъезда в ноябре прошлого года от неё не пришло ни одной весточки. Только раз при случайной встрече с Всеволодом Никаноровичем Ива́новым тот шепнул, что Элеонора в Кантоне у Чан Кайши. Оказывается, он про неё знал всё.

Давид уже ждал, он стоял и смотрел поверх строительного забора. Церковь Святой Софии была заложена в позапрошлом году. Сейчас стройка замерла. Он увидел приближавшегося Сорокина, цокнул языком и показал руками:

– Красивый храм будет! Ну что, дорогой, сколько врэмени прошло? Когда мы с тобой последний раз виделись?

Михаил Капитонович пожал ему руку и вспомнил:

– Третьего сентября прошлого года, когда провожали Вяземского!

– Так давно! Аж в прошлом году! Какие новости?

– Особых нет вроде бы!

– Как нет? – Давид, как всегда, был оживлённый, шумный, жестикулировал, но Сорокин разглядел в его глазах заботу. – А как же твоя англичанка? Скоро она приедет? Когда я её увижу, наконец? Когда познакомишь?