Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни - Джордж Гриффит

Она взглянула на меня, и, не говоря ни слова, повернувшись спиной к посланникам, я поднялся по ступеням алтаря и вынул священный меч из его вместилища. Сойдя на пол перед троном, я спросил слуг Нимрода:

— Кто из вас самый сильный и у кого самый крепкий клинок?

Главный из них, беспокойно переминаясь с ноги на ногу и поглядывая краешком глаза на огромный меч, который я держал правой рукой так легко, словно это была деревянная рейка, произнес:

— Мы пришли сюда не воевать, а вести переговоры, и Армен всегда уважал жизни посланников. Пусть мой господин не забывает, что нас здесь всего четверо среди многих тысяч.

— Я не просил моего господина сражаться, — заметил я, подражая стилю его речи. — Я всего лишь прошу тебя вытащить меч и как можно крепче держать его вытянутой рукой. Тогда ты целым и невредимым отвезешь наш ответ своему повелителю, но, если ты боишься в нашем присутствии показать обнаженный клинок, мы будем считать, что на нем есть пятно, которое сыновья Ашшура стыдятся показывать врагам.

— На мече Ашшура нет пятен, кроме крови его врагов и тех, кто отвергает власть Великого царя! — вскричал он, вспыхнув от ярости, и в тот же миг выхватил меч из ножен. В следующее мгновение, пока он поднимал его передо мной, мой могучий меч сверкнул высоко в воздухе, а затем как молния рухнул и разрубил его клинок пополам так ровно, словно это был зеленый тростник. Рукоять выпала из его руки, и оба обрубка со звоном упали на каменный пол. Пока посланники стояли передо мной, дрожа от страха и ярости, я указал мечом на обрубки:

— Вот ответ Армена! Заберите обломки с собой и расскажите Нимроду о том, что видели, и скажите также, что я, Терай, сын звезд, иду с сотней тысяч мечей из Армена в землю Ниневию, и что они порубят легионы Нимрода на куски, как мой меч разрубил твой надвое. Армен сказал свое слово! Завтра вас доставят в целости и сохранности к нашим южным границам, а после этого заботьтесь о себе сами, и пусть Нимрод сделает то же самое.

Насколько гордо посланцы Великого царя вошли в зал, настолько же потерянно и обескураженно они покинули его. На следующий день стража доставила их до границы, и в тот же час Илма, Аракс и я отправились на юг во главе десяти тысяч наших воинов-меченосцев.

Семь дней мы двигались со всей скоростью, возможной для нашего огромного войска, обеспечивая себе безопасный тыл, пока, наконец, на границе нас не встретили связные, сообщившие, что в половине дня пути на запад, там, где наши южные горы спускаются в широкую равнину, которая когда-то была спорной территорией между Арменом и Ниневией, двадцать тысяч наших людей держатся против вдвое превосходящих их по численности легионов Нимрода.

Солнце зашло почти пять часов назад, когда мы получили это известие, но тотчас же трубы заиграли тревогу, костры были затоптаны, и в течение часа все войско длинными колоннами конных и пеших поспешило на запад по пологим горным тропам, ведущим на равнину. Я вел основной отряд, двигаясь рядом с колесницей Илмы, и мне было приятно вести с ней долгий разговор о делах, которые предстояло совершить завтра.

— Многое зависит от этой первой битвы, — сказала она после долгого обсуждения наших планов и шансов. — Если мы разобьем это войско, то ужас перед твоим именем и происхождением разнесется по всей Ниневии, пока не отразится эхом от высоких стен самого города. Они никогда не видели такого великого воина, каким станешь ты, мой господин, и у нас не будет более могучего союзника, чем страх, которым ты поразишь их сердца.

Здесь накануне нашей первой битвы она впервые назвала меня господином, и в ее голосе была такая нежность и сладкая дрожь, что они воспламенили мою душу и обожгли мои уста, когда я ответил ей:

— Это мое первое сражение, и пока я даже не знаю, что такое ярость боя, о которой мне говорят; но теперь во мне есть и другая страсть, от которой моя кровь закипает и которая даст мне силы пробиться сквозь каменные стены самой Ниневии, если прикажет голос моей госпожи и моей царицы.

Ее уста промолчали, но на мгновение она повернулась ко мне, и в бледном свете звезд я заметил, что ее лицо порозовело от того места, где шлем закрывал лоб, до смеющихся губ, которые сияли еще краснее; а блестящая сталь ее шлема потускнела в свете ее глаз, устремленных на меня.

На востоке загоралась заря, когда наши последние колонны вышли в долину и закончили построение, а затем пешие и конные, численностью десять тысяч человек, сияющим строем двинулись по песчаной, скудно поросшей равнине на запад, где в воздух уже вздымались облака пыли, которые говорили о том, что мрачная боевая работа началась.

Никакими словами не передать того, о чем я думал и что чувствовал, когда скакал рядом с колесницей Илмы в первую из тысяч битв, в которых я сражался с того памятного утра. Я, никогда не обнажавший меча в гневе и не проливавший человеческой крови, выступил против испытанных в бою легионов Ниневии, фактический командующий единственным войском, которого они никогда не побеждали. Подумайте об этом и о той, что должна была стать призом победы, и вы поймете, о чем я говорю.

Хотя мы продвигались быстро, мы всё никак не могли подобраться к пыльному облаку настолько близко, чтобы можно было разглядеть, скрывает ли оно друзей или врагов, или тех и других. Но все же настал момент, когда мы увидели блеск оружия и доспехов, сияние ярких мундиров и реющих штандартов.

На расстоянии трех выстрелов из лука мы остановились, и Аракс, спешившись, занял свое место рядом с Илмой в ее колеснице, чтобы прикрывать ее своим щитом, а она готовила лук и стрелы, которыми могла пользоваться с ужасающим мастерством. Вокруг нее выстроилась сотня других колесниц, а перед ними я во главе двух тысяч всадников ждал сигнала для первой атаки. Вот Илма махнула мне рукой, я в ответ сверкнул огромным мечом в свете только что взошедшего солнца, зазвучали трубы, и мы двинулись вперед.

Вскоре из клубов пыли донеслись крики ярости и агонии, лязг оружия, топот атакующих эскадронов, гортанные боевые кличи Армена и Ашшура. Мое сердце запрыгало под кольчугой, а кровь заплясала в венах, как пенящееся вино в кубке.