Вилла розовых ангелов - Антон Леонтьев

От коньяка Оля отказалась. На кафедре появились преподаватели, бросавшие любопытные взгляды в сторону Ольги. Она знала, что все задаются вопросом: что же произойдет сегодня на заседании диссертационного совета? В том, что двум другим соискателям – даме с немецкого отделения и господину с английского – будет единогласно присуждена степень кандидата филологических наук, никто не сомневался. А вот что ждет ее? Неужели она станет первой в истории университета аспиранткой, которая провалится на защите?

– Не волнуйтесь, все пройдет хорошо, – по-отечески заявил ей профессор Милославский. – Лев Миронович явно переоценивает свое влияние на коллег, хоть он и склоняет их к тому, чтобы проголосовать против вас. Ведь речь идет не только о том, чтобы опозорить вас, Ольга. Люди же понимают, что отрицательный результат голосования ударит в первую очередь по престижу совета, его председателя и ректора нашего вуза. А этого никто не допустит.

Оля взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене, и вымученно улыбнулась – ее лицо приняло зеленоватый оттенок. Она не могла сказать, что волнуется, единственное, чего ей бы хотелось, – как можно быстрее услышать: «На этом, уважаемые коллеги, заседание нашего диссертационного совета объявляется закрытым».

Появилась мама в сопровождении пожилой профессорши из Ярославля – Нина Сергеевна забрала ее в гостинице «Октябрь» в центре города и привезла в университет. Мама пожелала дочери всего самого хорошего и отправилась за другой оппонентшей.

Милославский разговорился с профессоршей, Оля взглянула на часы: было без четверти десять. Приближалось время первой защиты, и девушка проследовала в аудиторию 4-01 «А», расположенную в соседнем корпусе. Выстроенная амфитеатром, просторная, с мягкими креслами, она использовалась для особых случаев. Защита диссертаций была именно таковым.

Оля расположилась в последнем ряду. Происходящее внезапно показалось ей нереальным – как будто она видит страшный, но чрезвычайно увлекательный сон. Неужели все это происходит с ней, Ольгой Данилиной?

Аудитория начала заполняться членами совета – докторами и кандидатами наук. Несколько человек из других городов, как знала Оля, не смогли приехать, а это значило, что решающим может быть каждый голос. На заседании должны присутствовать не менее двух третей членов совета. За нее должны проголосовать также как минимум две трети присутствующих. То, что Щубач вычеркнет в бюллетене слово «Да», оставив «Нет», она не сомневалась. А вот скольких сторонников ему удалось заполучить?

Она заметила Льва Мироновича – в вельветовом костюме кофейного цвета и бордовой водолазке он быстрым шагом прошествовал к креслу в середине зала. Появилась достопочтенная профессор – председатель совета, за которой семенила ученый секретарь, несшая по экземпляру диссертации каждого из соискателей. В президиуме расположились оппоненты дамы с немецкого отделения, председатель совета, ее первый заместитель и ученый секретарь.

Пожилая профессор, тряхнув большим бронзовым колокольчиком, призвала всех к тишине и оповестила о начале заседания. Оля не особо вникала в детали обсуждаемой лингвистической проблемы, следя за тем, как держится соискательница, как она отвечает на вопросы (после каждого следовало прежде всего говорить: «Спасибо за вопрос» и упомянуть имя-отчество того члена совета, который вопрос задал). Наконец соискательнице было предоставлено последнее слово (Оля усмехнулась – как будто речь идет не о защите диссертации, а о расстреле), после которого председатель объявила:

– Теперь же, уважаемые коллеги, вы должны определить членов счетной комиссии, чтобы иметь возможность перейти к тайному голосованию.

Полчаса спустя был оглашен результат: из четырнадцати членов совета, принимавших участие в заседании совета, было подано четырнадцать голосов – все высказались за присуждение ученой степени кандидата наук.

В перерыве между голосованием и обнародованием результатов появилась Нина Сергеевна в сопровождении миловидной, длинноволосой, сильно хромавшей женщины – второго оппонента Ольги. Мама поцеловала дочку в лоб. Сразу после этого председатель провозгласила:

– А теперь, уважаемые коллеги, перейдем ко второй защите. Перерыв, как вам известно, будет объявлен после нее, так что прошу никого не покидать заседание без особой на то надобности. Итак...

Ученый секретарь зачитала необходимые биографические данные Ольги, затем слово было предоставлено ей самой. В течение десяти минут Оля представила результаты диссертационного исследования на тему «Структурно-семантические модели конвергенции в глагольной номинации французского языка».

– Благодарю вас, Ольга Андреевна, – сказала председатель совета, когда Оля замолчала. – Прошу задавать вопросы к нашему уважаемому соискателю.

Первый и второй вопрос оказались легкими: из ученых мало кто внимательно слушал доклад аспиранта, некоторые читали газеты или тихо переговаривались. Достопочтенные члены совета хотели, чтобы Ольга прояснила кое-какие показавшиеся им спорными пассажи в автореферате.

Оля, отвечая на вопросы, бросила взгляд на Щубача. Тот, посверкивая очками, восседал в кресле, как изваяние языческого божка. По правую руку от него расположился господин весьма объемных размеров с елейным выражением блинообразного лица – заведующий кафедрой иностранных языков политехнического университета доцент Кабанян. Два года назад Кабанян был председателем дипломной комиссии, его витиеватая подпись стояла на документе, удостоверяющем то, что Ольга получила высшее образование. А еще Кабанян был собутыльником Щубача, и Ольга была уверена, что толстый доцент, походивший на трансгалактического злодея Весельчака У, не просто так оказался на заседании совета.

По левую руку от Щубача восседала сухопарая невысокая дама с шапкой седых волос и вечной печально-презрительной миной – профессор Алферова. Она работала в университете с момента его основания, в течение двадцати с лишним лет возглавляя кафедру английской филологии. Не так давно ей пришлось уступить место более молодой коллеге, защитившей в Москве докторскую (сама Алферова, несмотря на профессорскую должность, была кандидатом наук), этим-то и объяснялось ее перманентно плохое настроение. О профессорше Алферовой, обожавшей карликовых пуделей и державшей дома не меньше полудюжины собачек (она даже притаскивала их в обход всех запретов в университет и демонстрировала всем худосочных пугливых четвероногих в собственноручно связанных шерстяных попонках, в обязательном порядке ожидая от собеседников немедленной реакции – сладострастного умиления), остряки утверждали, что она обращается с собаками, как с людьми, а с людьми, как с собаками.

После Оли должен был защищаться аспирант Алферовой, и в оппонентах у него были – что за совпадение! – Щубач и Кабанян. Знала Ольга и о нежной дружбе между бывшей заведующей кафедрой и деканом – он приложил немало усилий, чтобы убедить ректора оставить ее на посту, но тот счел, что факультету требуется приток молодых сил.

Толстяк Кабанян, элегантно вскинув пухлую белую руку, оповестил о своем желании задать вопрос. Получив разрешение председателя совета, он неспешно поднялся и вкрадчивым бархатным голосом произнес: