Жизнь Алексея: Диалоги - Александр Яковлевич Ярин

головы предсказателей, те второпях истолковывают его народу… народ бросается врассыпную, если грядет беда, или сбивается в кучу, если оно благое… И ждет… Так?

– Как будто так.

– Потом оно ударяется о землю, сотрясает ее или исторгает огонь, как угадал предсказатель. Либо ложится на землю спасительной манной, верно?

– Ну да, так оно обычно и происходит!..

– Нет, парень, ты еще молод. Бывает, что чудеса, одно ужасней другого, разражаются в стране так быстро, что нечего и гадать. И уж тогда народ без всяких предсказателей видит: погибель, она всегда к погибели.

– Но на этот раз все случилось иначе. Знамение было послано мне во сне, и вы тоже его увидели… вот и всё.

– Что оно значит и зачем послано? Отвечай!

– Мне нечего вам ответить. Голубые кули означают только самих себя. Бог послал вам голубые кули, вам этого мало?

– Но в них ничего не было!

– И что же с того? Разве ты ждал сегодня от Бога каких-нибудь даров? Да еще мешками?

– Давай убьем его и бросим в воду как лжепророка.

– Верно! Держи его за руки!

– От меня не уйдет… И не таких унимали!

– Говорю вам, они ничего не значат, эти кули.

– Тогда зачем они были нам явлены Богом? Держи его крепче!

– Да он и не рвется.

– Я объясню. Эти кули – как деньги. Как серебряные монеты.

– Что?! Ты рехнулся? При чем тут деньги?

– Да при том, что деньги тоже ничего иного не означают. Они означают только сами себя. Когда у тебя есть монета, ты никуда не бежишь, ты просто прячешь ее в карман или за пояс. Трогаешь ее, разглядываешь украдкой, любуешься ею. Не спешишь с ней расстаться.

– Уж это верно. Трудно расставаться с деньгами. Это тебе не расписка какая-нибудь. От той только и мечтаешь избавиться, обменять ее на монеты.

– Ну да, вот уж расписка воистину много значит. Сам видишь, это совсем не то, что монета.

– Не нравится мне это сравнение. Что было пользы в тех кулях? К тому же они сразу куда-то исчезли, как не бывали! Зачем они нам?

– Просто забросьте их на дно своей памяти и забудьте. Когда-нибудь они вам пригодятся.

– Не заговаривай нам зубы, если тебе дорога жизнь!

– Да, очень дорога, хотя для тебя она ничего не значит, в точности как эти мешки. Зачем она тебе явлена, друг?

– Убьем его.

– Постой! Скажи-ка, умник, ты заплатил за перевоз?

– Я отдал деньги капитану.

– Теперь плати нам.

– Что ж, если мою жизнь можно купить у вас, то вот – тебе… и тебе…

– Ого, мне досталась серебряная, а тебе, приятель?

– У меня тоже серебро, не бронза. Увесистая… Что на твоей?

– Спереди император, а назади он же верхом. Это младший.

– А у меня старший, да лица-то не разберешь, сильно потерлась.

– Так они, оба брата, на одно лицо.

– Младший, говорят, совсем дурачок.

– Неужто ты думаешь, старший лучше?

– Я думаю, они стоят друг друга.

– А я о другом думаю – будем мы вязать нашего умника? Давай бросим его в воду.

Сверху доносится: «Земля! Земля!!!» Отовсюду слышны крики: «Ура!» – «Что за берег?» – «Какая страна?» – «Смотри, какая широкая пристань! Да там огромный город!» – «Эй, капитан! Куда приплыли?» – «Ребята, это Магналия, что в Сирийской Лаодикии!» – «Ура!!!»

– (Алексей.) Этого города нет на карте…[8]

Сойдя на берег и помолившись Господу, Алексий сказал: «Господь Бог, сотворивший небо, землю и море и спасавший меня от чрева матери моей, спаси и ныне от суетной жизни сей и удостой меня вкусить благ Твоих со всеми угодниками Твоими, ибо Ты милостивый, Спаситель, и мы славим Тебя во веки веков». И, встав с молитвы, он в тот же час встретился с погонщиками ослов, и следовал за ними до тех пор, пока не пришел в Эдессу месопотамской Сирии. И, войдя в город, Алексий облекся в нищенское рубище и сел, прося подаяния, в притворе храма во имя владычицы нашей Пресвятой Богородицы.

На церковной паперти сидят поводырь слепого священника и Алексей. По площади снует народ.

– Эй, нищий, подай на хлеб!

– Опомнись, дуралей! Нашел, у кого спрашивать. Откуда у нищего деньги?

– У меня есть. Эй, подойди! Получишь монету. Убежал… Так ты говоришь, они все больны?

– Мир болен.

– Чем страдает вон тот?

– Который?

– Что так нелепо поднимает ноги при ходьбе.

– Таких здесь на площади человек пять или шесть, приглядись. И это еще не все.

– Теперь вижу. Вон они мечутся – как цапли, потерявшиеся в толпе.

– Месяц назад их было только двое. Говорят, они облюбовали общую лачугу на окраине города и она для них уже тесна, потому что эта болезнь заразна.

– Быть может, они боятся змей?

– Нет, их глаза изнутри ест какой-то червь, оттого им кажется, что земля перед ними всегда вздымается дыбом, куда бы они ни смотрели. Каждым шагом они всходят на невидимую гору, хотя бы шли в разные стороны.

– От этого у них такой изнуренный вид?

– Еще бы! Все время карабкаться по склону. Они живут недолго и умирают в лихорадке.

– Печально.

– Откуда у тебя деньги?

– Ворованные.

– Воровать грешно. У кого ты украл?

– У себя. Тебе не случалось красть у самого себя?

– У меня ничего нет, ни запасов, ни денег. Я служу поводырем и причетником нашему слепому священнику, отцу Андронику.

– А я только и делаю, что краду свое же. Мысли, слова и жизненные соки.

– Зачем воровать? Почему не взять открыто?

– Как же возьмешь открыто? Да и зачем? Покуда ты остаешься собой, оно и так твое. Но когда проходит время, ты делаешься другим, начинаешь тосковать по забытому и крадешь у себя прежнего, что осталось без надобности.

– Выходит, время – сообщник твоих краж?

– Оно во всем мой сообщник.

– Оно и другим так помогает? У нас с тобой одинаковое время? У тебя и меня?

– Один мудрец на корабле, который хотел меня убить, приводил доводы против любых сравнений. Мне запали в память его слова. Когда прощаешься с жизнью, особенно хорошо усваиваешь чужие уроки.

– Этот мудрец был твоим учителем?

– На ту минуту он им стал.

– Что ты украл у себя, кроме денег?

– Я оставил в прошлом много неприложенных сил и мыслей.

– Каких сил? Каких мыслей?

– Я не нарадовался красивым дням и еще не изнемог, сокрушаясь по родителям и невесте. Поэтому у меня осталось много сил для жизни.

– А что о мыслях?

– Я люблю недодуманное.

– Вот как?

– Мой римский друг Юний-скептик был мне хорошим собеседником, но, кажется,