До ее встречи со мной - Джулиан Патрик Барнс

Грэм хотел сказать «ее прямо распирает?», но он не решался теперь шутить с Барбарой. Вместо этого он еще немного позанудствовал:

– Так быстро растет?

– Грэм, если стягивать тело растущей девушки, можно нанести ей большой вред. Свяжи тело – и свяжешь ум, как известно. Я не думала, что ты настолько прижимист.

Он ненавидел эти разговоры; не в последнюю очередь потому, что подозревал: Барбара делает Элис свидетельницей этой беседы.

– Ладно. Хорошо. Кстати, спасибо за запоздалый свадебный подарок, если это был он.

– За что?

– За свадебный подарок. Я так понял, это то, что я получил в воскресенье.

– А. Рада, что тебе понравилось.

На этот раз она явно заняла оборонительную позицию, так что он инстинктивно надавил посильнее:

– Ума не приложу, зачем ты это сделала.

– Правда?

– Ну да, зачем бы тебе вдруг…

– Я думаю, тебе следует знать, во что ты вляпался. – Ее тон был по-матерински назидательным, и он почувствовал, что теряет почву.

– Какая забота. – «Сука», мысленно добавил он.

– Не стоит благодарности. И, кроме того, мне было важно, чтобы Элис увидела, под каким влиянием в настоящее время находится ее отец. – (Он не упустил это «в настоящее время».)

– Но как ты узнала, что в фильме играет Энн? Едва ли из афиши.

– У меня свои шпионы, Грэм.

– Нет, правда, как ты узнала?

Но она только повторила:

– У меня свои шпионы.

3

Мытье креста

Когда Джек Лаптон открыл дверь, в углу бороды у него тлела сигарета. Он протянул руки, затащил Грэма в прихожую, шмякнул его одной ладонью по плечу, другой по заднице и наконец протолкнул вперед с радостным воплем:

– Грэм, мудило грешное, заходи-заходи!

Грэм невольно улыбнулся. Он подозревал, что Джек – мастер запудривать мозги, и в их общем кругу это постоянно обсуждалось, но при этом он был бескомпромиссно мил, бурно приветлив и так откровенен, что ты немедленно забывал о причине вчерашних насмешек. Его задушевность могла быть притворной, могла быть частью игры, направленной на то, чтобы все его полюбили, но даже если и так – это работало, и так продолжалось без запинок и без смены регистра уже лет пять-шесть, так что в конечном счете необходимость беспокоиться об искренности отпадала.

Трюк с сигаретой возник как шутка – как якобы ключ к характеру. Борода у Джека была достаточно курчавой, чтобы спокойно запарковать в ней «голуазину» где-то в районе подбородка. Если он окучивал девушку на вечеринке, он мог отправиться за выпивкой и освободить руки, приткнув зажженную сигарету в бороду (иногда он закуривал исключительно для того, чтобы проделать этот трюк). По возвращении, окутанный густым облаком плотского дружелюбия, он выбирал один из трех путей, в зависимости от того, как оценивал девушку. Если она казалась интеллектуальной, сообразительной или хотя бы наблюдательной, он просто вытаскивал сигарету из бороды и продолжал курить (что указывало, как он пояснил Грэму, на «некоторую оригинальность»). Если она казалась глуповатой, застенчивой или не поддающейся на его обаяние, он оставлял сигарету на месте в течение одной-двух минут, говорил о какой-нибудь книге – не о своей, – а потом просил сигарету (что доказывало: он «один из тех умных и рассеянных писателей, у которых голова в облаках»). Если он вообще не мог ничего про нее понять, или думал, что она психованная, или сам был слишком пьян, он просто оставлял сигарету на месте, пока она не догорала до бороды, а потом с удивленным видом спрашивал: «Вам не кажется, что запахло паленым?» (это показывало, что он «яркая личность, человек неодомашненный, возможно, со склонностью к саморазрушению, понимаешь, как настоящие художники, но такой интересный»). Третий подход обычно сопровождался какой-нибудь заковыристой выдумкой про детство или родословную. Все это, конечно, таило и свои опасности. Как-то Джек заработал сильный ожог, обхаживая красивую, но неожиданно загадочную девушку. Он не мог себе представить, что она не заметила сигарету, и его изумление росло одновременно с болью; позже он выяснил, что, пока он ходил за напитками, девушка вынула контактные линзы, поскольку дым от его сигареты раздражал ей глаза.

– Кофе? – Джек снова шмякнул Грэма по плечу.

– Давай.

Первый этаж квартиры Джека в Рептон-Гарденс шел прямой анфиладой от прихожей до задней кухни; они сидели в сумеречном среднем отсеке, который Джек использовал в качестве гостиной. В нише стоял его письменный стол с рояльным табуретом перед ним; электрическая пишущая машинка едва угадывалась за грудой содержимого перевернутой мусорной корзины. Джек как-то раз объяснял Грэму свою теорию творческого хаоса. Сам по себе он очень чистоплотный человек, утверждал он, но искусство требует беспорядка. Слова якобы просто отказываются изливаться, если не чувствуют, что вокруг растворена некая сексуальная анархия, на которую их упорядоченная форма может произвести определенное воздействие. Поэтому вокруг валялись обрывки газет, журналов, коричневых конвертов и прошлогодних букмекерских футбольных купонов. «Они должны чувствовать, что есть какой-то смысл рождаться, – объяснял Джек. – Как те племена аборигенов, где женщины рожают на грудах старых газет. Тот же принцип. Возможно, и газеты те же».

Направившись в сторону кухонного отсека, Джек приостановился, перенес центр тяжести на одну ногу и громко пёрнул.

– Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки![12] – пробормотал он почти про себя, но не совсем.

Грэм это уже слышал. Он почти все уже слышал, но его это не раздражало. По мере того как Джек постепенно становился все более известным писателем, а слава порождала долю самолюбования и эксцентричности, он портил воздух все чаще. И это не были смущенные эманации стареющего сфинктера – нет, то были шумные, сосредоточенные газы среднего возраста. Каким-то образом – Грэм даже не понял как – Джек превратил их в милую причуду

И дело было даже не только в том, что эти маленькие эпизоды казались простительными. Иногда Грэм подозревал, что они тщательно спланированы. Однажды Джек позвонил ему и стал уговаривать, чтобы Грэм помог ему выбрать ракетку для сквоша. Грэм отпирался и уверял, что в сквош играл всего три раза в жизни – один раз собственно с Джеком, когда тот загонял его по корту почти до инфаркта, – но Джек отказывался принимать этот отказ от ответственности. Они встретились в спортивном отделе «Селфриджа», и хотя Грэм ясно видел ракетки для сквоша и тенниса с левой стороны, Джек потащил его за собой на прогулку по всему этажу. Но вдруг, ярдов через десять, он остановился в своей типичной предварительной позе, спиной к стеллажу аксессуаров для конного спорта, и произвел ожидаемый звук. Когда они продолжили путь,