Возвращение с того света - Андрей Воронин

«В конце концов, – подумал он, – можно разок вернуться с задания и без материала, просто для разнообразия».

– Дикость какая-то, – негромко сказал он вслух и закурил, чтобы привести себя в порядок. Табак помогал ему всегда, но сегодня почему-то не помог – заходить в пагоду все равно не хотелось.

Возможно, он так и ушел бы несолоно хлебавши, но тут его осторожно взяли сзади за локоть. Андрей сильно вздрогнул и с трудом сдержал испуганный возглас. Приятный мужской голос произнес у него над ухом:

– Путь к истине тернист и труден, и тяжелее всего, как правило, дается именно первый шаг, не правда ли?

Андрей резко обернулся и увидел невысокого человека в потертом драповом пальто, из-под которого выглядывал мохнатый шарф диковатой сине-зеленой расцветки, в лохматой кроличьей ушанке, вязаных перчатках и ботинках того фасона, который так любила отечественная промышленность в конце семидесятых годов. Помнится, Андрей тоже носил такие в школу и уже тогда ненавидел эти уродливые, но совершенно неуничтожимые колодки на подошве из низкосортной пористой резины. Брюки у человека были коричневые и неглаженые, а на длинном и каком-то унылом носу кривовато сидели очки в старомодной оправе из черной пластмассы, одна дужка которых была сломана и скреплена синей изолентой.

Человек был похож на старого холостяка, всю жизнь прожившего в провинциальном городишке. Да так оно, скорее всего, и было.

– Да, – сказал Андрей после короткой паузы, – вы правы. Никак, знаете ли, не могу решиться. Дело в том, что я по натуре застенчив, и именно первый шаг, как вы верно подметили, всегда: дается мне с большим трудом.

– Но ведь вы давно сделали это шаг, просто приехав сюда, – заметил незнакомец. – И даже еще раньше: в тот момент, когда ваши мысли обратились к нашей церкви.

– Вообще-то я не религиозен, – сказал Андрей, привычно входя в роль. – Я имею в виду, что ортодоксальные религии меня отталкивают.., и даже не столько религии, сколько их служители. Весь этот официоз…

– В этом вы не оригинальны, – привычным жестом поправляя очки, улыбнулся его собеседник. – Именно отвращение к тому, во что превратилась официальная церковь, послужило основной причиной возникновения многочисленных ветвей протестантства. Смею вас уверить, здесь вы не найдете ничего похожего. Что ж, может быть, мы войдем?

Так Андрей познакомился с руководителем хора церкви Вселенской Любви, как громко именовала себя новообразовавшаяся секта, Иннокентием Владленовичем Ступинским. Иннокентий Владленович всю жизнь проработал учителем музыки и пения в крапивинской школе, с которой расстался без сожаления по первому зову Волкова, которого почитал едва ли не как Бога: не как Бога христиан, а как одного из богов древности, спустившегося с небес, чтобы жить среди людей и нести им свет истины.

Ступинский провел Шилова по всем закоулкам молитвенного дома, попутно с увлечением излагая постулаты своей веры. Религия, которую исповедовала секта, показалась Андрею синтетической: это была некая смесь христианства, буддизма, ислама, пантеизма и обыкновенного местечкового невежества. Впрочем, делать выводы журналист не торопился, поскольку хорошо знал за собой такой грех, как скепсис в отношении любой религии, и не хотел быть предвзятым. Говорил Ступинский хорошо и вообще был вполне симпатичным человеком. Шилов хорошо знал и любил этот широко распространенный тип провинциального интеллигента, но Андрею очень не нравился фанатичный огонь, который, то разгораясь, то ослабевая, но никогда не потухая до конца, пылал за линзами его очков.

Дом, в отличие от ереси, которую с пеной у рта нес Иннокентий Владленович, Андрея впечатлял. Внутри он оказался еще больше, чем снаружи, за счет огромного подвала, в котором, собственно, и размещался зал для молитвенных собраний. Наверху же было по-настоящему интересно: классы, в которых неофиты постигали азы религиозных таинств, внезапно сменялись душевыми и спортивными залами, маленькими, но прекрасно оборудованными. Дом вообще был оборудован по последнему слову техники. Здесь было полно аппаратуры, дорогих книг и, как ни странно, хорошей еды. Все говорило о немалой финансовой мощи, стоявшей за Волковым. На заданный с невинным видом вопрос, откуда у церкви столько денег, Ступинский небрежно и как-то мимоходом ответил, что члены секты любят и понимают Вселенную как единое живое существо, наделенное разумом и душой, и Вселенная отвечает любовью на любовь. Ответ показался Андрею уклончивым и неполным. Было совершенно неясно, в каких именно формах проявляется любовь мироздания к крапивинским сектантам и по каким каналам она, эта любовь, поступает в Крапивино, не ошибаясь при этом адресом. Но было без очков видно, что Ступинский сам всего этого не знает, да и не интересуется подобными житейскими мелочами, целиком уйдя в вопросы совершенствования мира и собственной души путем стояния на коленях, хорового пения и прочих телодвижений. Вся эта роскошь на фоне микроскопического поселка, в котором было две школы и дышащий на ладан молокозавод, выглядела почти шокирующе и первым делом наводила на мысль о богатых спонсорах, скорее всего зарубежных, как это чаще всего бывает в последнее время с сектами всех мастей. Оставалось только аккуратно разузнать, кто они, эти спонсоры: во-первых, потому, что это было интересно, а во-вторых, потому, что Андрей, собирая материал для статьи, всегда действовал обстоятельно и старался не оставлять у себя в тылу белых пятен. Была в начале его журналистской карьеры парочка неприятных случаев, связанных именно с белыми пятнами. Очень, между прочим, неловко получилось…

Вечером Андрей в качестве неофита присутствовал на общем молитвенном собрании, и тут он, человек с университетским образованием и большой скептик по натуре, испугался по-настоящему.

Иррациональная нервозность, не оставлявшая его на протяжении всего дня, теперь превратилась в очень неприятную уверенность, что все эти люди, на первый взгляд такие разные, совершенно непохожие друг на друга, на самом деле идентичны, как близнецы, страшненькие близнецы, близнецы-зомби.

Александр Волков в самом деле оказался личностью незаурядной. Огромный, почти двухметрового (а может быть, и не почти) роста, сплошь заросший спутанный черным волосом, кряжистый и мускулистый, одетый только в белоснежную набедренную повязку, он возвышался на помосте, смонтированном в передней части зала, и рыкающим дьяконским басом читал пересыпанную непонятными словами проповедь о сыновьях Зла, терзающих многострадальное тело планеты и упивающихся собственной ложью, как вампир упивается кровью жертвы. В проповеди четко прослушивался какой-то непонятный, но чарующий, гипнотический ритм, и вскоре Андрей заметил, что почти все присутствующие мерно раскачиваются в этом ритме. Глаза у многих при этом были закрыты, а рты, наоборот, полуоткрыты – зрелище, мягко говоря, малоэстетичное. Впрочем, он довольно быстро перестал обращать внимание на окружающих, сам попав во власть этого наваждения. Видел он теперь только темную фигуру в белоснежной набедренной повязке, даже не всю фигуру целиком, а только глаза, кажущиеся неестественно огромными, пылающие, пронзающие насквозь, как два адски холодных стальных прута. Слова утратили смысл, превратившись в монотонную песню, которая, казалось, минуя уши, вливалась прямиком в мозг, в душу или что там от нее осталось у современного человека… Это была струя ненависти, чистой, как родниковая вода, и такой же ледяной и животворной.