Величие и ограниченность теории Фрейда - Эрих Фромм

В «Антигоне» конфликт между патриархальным и матриархальным принципами находит свое самое яркое выражение. Креонт, безжалостный правитель, стал тираном Фив, оба сына Эдипа убиты: один во время попытки захватить власть в Фивах, другой – при защите города. Креонт распорядился, чтобы законный царь был похоронен с почестями, а тело претендента осталось непогребенным – величайшее унижение и позор для мужчины по греческим обычаям. Креонт защищает принцип первенства законов государства над кровными узами, подчинения власти вопреки естественным человеческим законам.

Антигона отказывается нарушить закон крови и солидарности людей ради авторитарного, иерархического принципа. Она защищает свободу и счастье человека против произвола мужского правления. Поэтому хор вправе сказать: «Много есть чудес на свете, человек их всех чудесней». В отличие от своей сестры Исмены, которая считает, что женщины должны подчиняться власти мужчины, Антигона отвергает патриархальный порядок. Она следует закону природы и равенства, всеобъемлющей материнской любви: «Я рождена любить, не ненавидеть». Креонт, мужскому превосходству которого брошен вызов, говорит: «Она была б мужчиной, а не я, когда б сошло ей даром своеволье» и повернувшись к сыну, который влюблен в Антигону, продолжает: «Вот это, сын, ты и держи в уме: все отступает пред отцовской волей… А безначалье – худшее из зол. Оно и грады губит, и дома ввергает в разоренье, и бойцов, сражающихся рядом, разлучает. Порядок утвержден повиновеньем, нам следует поддерживать законы, и женщине не должно уступать. Уж лучше мужем буду я повергнут, но слыть не стану женщины рабом».

Конфликт между защитником патриархального порядка Креонтом и Гемоном, восстающим против патриархата в защиту равенства женщин, доходит до кульминации, когда в ответ на вопрос отца: «Иль править в граде мне чужим умом?» Гемон отвечает: «Не государство – где царит один. Прекрасно б ты пустыней правил!» Креонт обеспокоен: «Он, кажется, стоит за эту деву». Гемон указывает на могущество богинь матриархата: «И о нас, и о богах подземных» (подземные боги – это хтонические богини). Конфликт завершается. По приказу Креонта Антигону замуровывают в пещере – в этом тоже символическое выражение ее связи с хтоническими богинями. Гемон в панике пытается спасти Антигону, но безуспешно. Его попытка убить отца не удается, и он лишает себя жизни. Эвридика, жена Креонта, узнав о судьбе сына, тоже кончает с собой, проклиная Креонта как убийцу ее детей. Физически Креонт победил. Он расправился с сыном, с женщиной, которую сын любил, с женой, но морально обанкротился и признает это: «Увы мне! Другому, раз я виноват, нельзя никому этих бед приписать! Я тебя ведь убил – я, несчастный, я! Правду я говорю. Вы, прислужники, прочь уводите меня, уводите скорей, уводите – молю; нет меня; я ничто!.. Уведите вы прочь безумца, меня! Я убил тебя, сын, и тебя, жена! И нельзя никуда обратить мне взор: все, что было в руках, в стороне лежит; и теперь на меня низвергает судьба все терзанья, и вынести их нет сил!» Если теперь мы рассмотрим всю трилогию, то должны будем прийти к заключению, что инцест – не главный и даже не очень существенный аспект того, что хочет выразить Софокл. Так может казаться, если мы ограничимся «Эдипом царем» (сколько же тех, кто бойко рассуждает об Эдиповом комплексе, прочел всю трилогию?) Однако если рассматривать все три трагедии в целом, мы увидим, что Софокл изображает конфликт между матриархальным принципом равенства и демократии, представляемым Эдипом, и принципом патриархального диктата «закон и порядок», представляемым Креонтом. Хотя последний остается победителем с точки зрения силы, он морально побежден: Креонт потерпел полное поражение и понимает, что не достиг ничего, кроме смерти[8].

Другой важнейшей концепцией системы Фрейда является концепция трансфера. Она явилась результатом клинических наблюдений. Фрейд обнаружил, что у подвергающихся анализу во время лечения возникает очень сильная связь с личностью аналитика, связь, имеющая сложную природу. Это смесь любви, восхищения, привязанности; при так называемом негативном трансфере это смесь ненависти, противостояния и агрессии. Если аналитик и объект психоанализа – лица разного пола, трансфер может быть описан как влюбленность; если анализу подвергается гомосексуалист, а аналитик одного с ним пола, происходит то же самое. Аналитик становится предметом любви и обожания, пациент чувствует зависимость от него и яростно ревнует, – до такой степени, что любой из окружающих рассматривается как возможный соперник. Другими словами, пациент ведет себя в точности как человек, горячо полюбивший аналитика. Самое интересное в трансфере то, что он зависит от ситуации, а не от качеств аналитика. Ни один аналитик не бывает слишком глуп или непривлекателен для того, чтобы не вызвать такого эффекта у вполне в других отношениях интеллигентного пациента, который и не посмотрел бы на него, не будь данный человек его аналитиком.

Хотя явление трансфера может быть обнаружено применительно ко многим врачам, Фрейд был первым, кто обратил на этот феномен пристальное внимание и изучил его природу. Он пришел к выводу, что у пациента в процессе анализа возникают многие из тех чувств, которые он или она испытывали к одному из своих родителей. Любовь (или враждебность) к фигуре аналитика является повторением более ранних чувств в отношении отца или матери. Другими словами, чувство «переносится» с первоначального объекта на аналитика. Изучение трансфера позволяло, как считал Фрейд, узнать – или реконструировать – отношение ребенка к родителям. Именно ребенок в анализируемом пациенте испытывал такие сильные перенесенные чувства, что ему часто трудно было осознать: он любит (или ненавидит) не аналитика, а своих родителей, которых для него представляет аналитик.

Это открытие было одним из величайших оригинальных достижений Фрейда. До него никому не приходило в голову изучить привязанность пациента к врачу. Обычно врачи с удовлетворением воспринимали «обожание» своих пациентов, а если этого не случалось, с неприязнью относились к таким «плохим пациентам». Трансфер – один из факторов, вызывающих профессиональную болезнь психоаналитиков: он поддерживает их нарциссизм, в силу которого они принимают восхищение своих пациентов независимо от того, насколько его заслуживают. Потребовался гений Фрейда, чтобы обнаружить феномен и не воспринять его как выражение заслуженного восхищения, а отнести за счет привязанности ребенка к своим родителям.

Развитие трансфера в ситуации психоанализа подкреплялось специфической обстановкой, в которой предпочитал работать Фрейд. Пациент лежал на кушетке, аналитик сидел позади него, невидимый для пациента, большую часть времени просто слушал и лишь время от времени сообщал об интерпретации услышанного. Фрейд однажды признал истинную причину такой организации сеанса: он не мог вынести, чтобы другой человек по многу часов в день смотрел на него. Дополнительным основанием психоаналитики называют необходимость оставаться чистой страницей для пациента, чтобы любые реакции объекта анализа могли рассматриваться как проявления трансфера, а не выражение чувств к реальной личности психоаналитика. Последний довод является, конечно, иллюзией. Внешность человека, сила его рукопожатия, его голос, его отношение к вам, когда он что-то говорит, – в этом достаточно материала, чтобы позволить вам многое узнать об аналитике, и идея о том, что он остается не только невидимым, но и неизвестным, очень наивна. Может быть, здесь следовало бы привести краткое критическое замечание. Вся ситуация, когда безмолвный, предположительно неизвестный аналитик, который не должен даже на вопросы отвечать, сидит позади пациента (обернуться и рассмотреть аналитика для пациента практически табу)[9], на самом деле приводит к тому, что пациент начинает чувствовать себя ребенком. Где еще взрослый человек оказывается в такой полной пассивности? Все преимущества принадлежат аналитику, а пациент обязан раскрывать свои самые интимные мысли и чувства перед фантомом не в результате добровольного акта, но из-за морального обязательства, принятого на себя в силу согласия подвергнуться психоанализу. С точки зрения Фрейда такое превращение пациента в ребенка шло на пользу, поскольку главной целью было раскрыть или реконструировать раннее детство объекта анализа. Главным недостатком такой инфантилизации является то, что пациент во время сеанса превращается в ребенка, а взрослый человек, так сказать, устраняется из картины; пациент высказывает те мысли и чувства, которые имел в раннем детстве, а взрослый в нем, который был бы способен оценить ребенка со взрослой точки зрения, отсутствует. Другими словами, пациент почти не ощущает конфликта между своими детской и взрослой личностями, а именно это понимание приводит к улучшению или изменению. Когда слышен голос ребенка, кто будет возражать ему, отвечать ему, ограничивать его, если только голос взрослого тоже не окажется в распоряжении пациента? Впрочем, главная цель моего обсуждения феномена трансфера заключается не в имманентной критике с точки зрения терапевта (которая на самом деле сводится к обсуждению психоаналитической техники), а в демонстрации того, как Фрейд сузил свой клинический опыт трансфера, сочтя, что чувства и установки, характеризующие трансфер, переносятся из детства на ситуацию психоанализа.